Сэнди Джонс - Другая женщина

Он бросил на меня панический взгляд, будто ожидал: сейчас я скажу что-то такое, что избавит его от страданий. Мне бы очень хотелось это сделать, но я просто смотрела вниз, на Памми, и понимала, что ничем не могу его утешить.

– О господи. Пожалуйста, спасите ее. – У Адама затряслись плечи.

Майк положил ему на спину свою твердую руку:

– Все будет нормально, дружище. Все с ней будет нормально.

Я, словно онемев, наблюдала, как они окликают ее по имени. И потом, не добившись ответа, они подняли ее и уложили на носилки.

Мне не полагалось ехать с ней на скорой. Поехали Адам и Джеймс, а я осталась в сюрреалистической пустоте, которая в результате возникла. Среди внезапно прервавшегося праздника. Музыка давно умолкла, но огни еще горели. Мое кольцо доставил по назначению воздушный шарик в форме сердца, но теперь его неузнаваемые резиновые ошметки валялись на полу.

Потрясенные гости проходили мимо меня с сочувственными улыбками. Им приходилось преждевременно прощаться, и они просили, чтобы я передала наилучшие пожелания Памми и ее мальчикам. Смутно помню, что один-два человека неловко пожелали мне удачи по случаю нашей помолвки, но их поздравления резко контрастировали с вежливыми сожалениями, которые за ними неизбежно следовали.

– Мне очень жаль, Эм, – проговорил Себ, протягивая руки и обнимая меня. – Уверен, с ней все будет в порядке. А ты что будешь делать? Отвезти тебя домой? Или предпочитаешь остаться здесь?

Я обвела взглядом зал. Всего четверть часа назад тут было не продохнуть от друзей и родственников. То место, где Адам отмечал свое тридцатилетие. То место, где он предложил мне выйти за него замуж. Казалось, все это теперь не имеет никакого значения.

– Мне, наверное, нужно всех проводить? – Я и сама не знала, какой ответ правильный.

– Мы можем быстренько всех спровадить, – заверил он меня. – Ты давай, соберись с духом. А я подгоню отстающих. Хорошо?

Нет. Не было тут ничего хорошего. Мне только что сделали предложение, но я этого уже почти не помнила. Воспоминание стерлось, навсегда оказалось испорченным.

– Детка, я просто не знаю, что сказать. – Мама протянула ко мне руки, прижала меня к себе. – Иди ко мне.

Тут-то и упала первая слеза. Плотину прорвало, и я уже не могла остановиться. Меня сотрясали отчаянные рыдания, просто разрывавшие мне грудь. Мама пыталась меня утешить.

– Ш-ш, все хорошо, все будет хорошо.

Есть в материнском голосе что-то такое, чего нет ни в каком другом. Вспоминается школа, когда ты была совсем маленькая и ждала в кабинете медсестры, чтобы мама пришла и забрала тебя. Помню, меня толкнула на игровой площадке школьная задира Фиона, я упала на покрытие из черного гудрона и ударилась лбом. Здоровенная шишка, как в «Томе и Джерри», набухала и пульсировала над самым моим глазом, и медсестра быстренько отвела меня к себе в кабинет, который на самом деле состоял лишь из маленькой кушетки и стола, отделенных от бокового коридора занавеской.

Теперь я уверена, что пришла бы в полный порядок, если бы просто тихо посидела там несколько минут, прежде чем присоединиться к своему классу, который уже отправился на урок музыки. Но к тому времени, когда я очутилась на этом стульчике за ширмой, я хотела одного – чтобы рядом оказалась мама, чтобы она уняла всякую мою боль – и физическую, и эмоциональную. Шишка-то наверняка спадет уже через несколько часов, а вот душевный шрам останется надолго. Вдруг Фиона разозлилась на меня за то, что я пошла к медсестре? Вдруг завтра она сделает то же самое? Вдруг она вечно будет меня доставать? Все эти загадки могла разрешить только мама – во всяком случае, так казалось моей девятилетней голове. Я ощущала себя виноватой, потому что ей придется раньше времени уйти с работы, но недостаточно виноватой, чтобы ответить «нет», когда медсестра спросила, хочу ли я домой. Я переживала насчет того, будет ли мама на меня сердиться. Моя травма – достаточный повод, чтобы ей позвонить? Но мне так нужно было ощутить себя в безопасности, что я решила пойти на этот риск. Казалось, она появилась только через несколько часов, но я поняла, что она здесь, даже еще до того, как ее увидела. Я просто это почувствовала. И когда она отвела занавеску и заглянула в кабинетик, мне показалось, что сердце у меня сейчас лопнет. Это ощущение, когда тебе нужна только мама, никогда по-настоящему не пропадает. И когда она шепчет мне на ухо, что все будет хорошо, у меня сердце кровью обливается при мысли об Адаме, у которого, несомненно, такие же воспоминания, – и который теперь может потерять единственного человека в своей жизни, умеющего сделать так, чтобы все стало лучше.

Было уже шесть утра, когда Адам наконец позвонил. Накануне мама с папой вернулись вместе со мной, но быстро сообразили, что мне надо поспать, и уехали, строго-настрого наказав мне им позвонить, как только я что-то узнаю. Но я бы не уснула, даже если бы мне за это заплатили. В голове у меня крутился вихрь всевозможных мыслей, и я вышагивала по кухне, держа в руке большой бокал красного. Взад-вперед. Пока пронзительный звонок моего телефона не заставил меня подпрыгнуть.

– Эм? – Он явно очень устал.

– Да. Как она? Что там творится?

– Она нормально. – Голос у него сорвался.

– И дальше у нее все будет нормально?

Я услышала в трубке негромкие всхлипы.

– Адам… Адам…

– Это такое облегчение. – Он шмыгнул носом. – Эм, я не вынес бы, если бы с ней что-нибудь случилось. Честное слово, просто не знаю, что бы я тогда делал.

– Но у нее все будет в порядке? – снова спросила я. Мне отчаянно хотелось получить подтверждение.

– Да. Да. Она сидит в постели, пьет чай, и вид у нее совершенно беззаботный. – Он неловко рассмеялся.

У меня перехватило дыхание.

– А что же тогда произошло? – поинтересовалась я. – Что врачи говорят?

– Они все проверили. Давление, сердце, анализ мочи. Оказалось, у нее все отлично.

Я молчала.

– Эм?

– Тогда в чем же дело? – спросила я, едва сдерживая истерические нотки в своем голосе.

Если он что-то и заметил, то ничем этого не выдал.

– Они думают, что у нее, скорее всего, обезвоживание, – сообщил он. – Она призналась, что не следила за собой эти несколько дней, очень волновалась насчет вечеринки, забывала есть и пить. А потом она опрокинула пару стаканов вина – и прости-прощай.

– Ого. И все? – сумела выговорить я.

– Ну, не совсем так. Само по себе обезвоживание – довольно серьезная штука. Но они ей поставили капельницу с соляным раствором и обещают, что она может выписаться, как только эта емкость опустеет. Я собираюсь привезти ее к нам, просто чтобы она как следует отдохнула и чтобы я мог за ней приглядывать.

В горле у меня защекотало: я готова была заплакать.