Сэнди Джонс - Другая женщина

– Думаю, ты уже достаточно наговорила, – рявкнул он. – Ступай умойся.

«Возьми контроль в свои руки» – вот что я твердила себе, плеща холодной водой в распухшее лицо. Впрочем, к тому времени, когда я начала промокать влажную кожу, я уже снова ревела. Ну кого я обманываю? Нет у меня никакого контроля, все контролирует она. И так было всегда. Я еще разок зарылась лицом в полотенце, набираясь храбрости, потому что знала: она мне сейчас понадобится.

– А ну хватит, Эмили, – произнесла я вслух. – Больше не надо.

Я услышала плач Поппи еще до того, как ее увидела, – и понеслась вниз по лестнице, на звук. Памми стояла внизу с совершенно беспечным видом. На сгибе локтя она держала Поппи.

– Думаю, эту маленькую мисс пора покормить, – проговорила она, чуть изогнув губы в улыбке.

– Сейчас же вон из моего дома, – прошипела я.

– Что, прости?.. – И она тут же разразилась рыданиями.

Адам тоже прибежал вниз.

– В чем дело? – спросил он.

– Ах, дорогой, мне так жаль, – пролепетала она. – Прости меня, пожалуйста. Я вовсе не хотела никого расстраивать. Я-то думала, что помогаю…

Она смотрела на него и взглядом умоляла его поверить ей, но я уже знала, что он поверил.

Я выхватила у нее Поппи и отправилась наверх.

– Чтобы и духу ее тут не было, когда я выйду, – бросила я Адаму.

Ворвавшись в спальню, я захлопнула за собой дверь и стала кормить Поппи. Я плакала. И не переставала плакать, пока не выбилась из сил.

Мы с Адамом не перемолвились почти ни единым словом за те две недели, что прошли между визитом Памми и свадьбой Джеймса и Кейт. Мне хотелось поговорить с ним, все ему рассказать, но, мысленно составляя каталог событий, я поняла: она добилась того, чтобы при этом я неизменно выглядела злобной лгуньей с манией преследования. Во всех случаях было лишь мое слово против ее, и я со своими обвинениями выставила бы себя не просто злобной дурой, а настоящей психопаткой. Теперь мне следовало думать о Поппи, и я не могла пойти на такой риск.

– Я сегодня не пойду, – заявила я, когда он уже надевал костюм-визитку.

– Ладно, – отозвался он. – Но я беру Поппи.

Ноги у меня задрожали. Именно этого я больше всего опасалась – что он возьмет ее с собой.

– Зачем она тебе там? – мягко произнесла я. – Она тебя только свяжет. Ты должен сегодня повеселиться, получить удовольствие. Это же свадьба твоего брата.

Он покачал головой, застегивая верхнюю пуговицу рубашки:

– Сама можешь поступать как знаешь, но я беру ее.

Я не могла допустить, чтобы Поппи отправилась без меня. Добредя до платяного шкафа, я вытащила ситцевое платье с лиловым принтом: я так и не вынимала его из чехла, в котором оно пришло из химчистки. До этого я его надевала всего один раз, в начале беременности. Слегка присобранное в талии, оно оставляло достаточно пространства для маневра, позволяя мне замаскировать еще не втянувшийся после родов живот и не казаться слишком толстой.

– Как, сойдет? – спросила я, прикладывая к себе этот наряд и зная, что от меня потребуется некоторое усилие: чтобы вынести целый день в обществе его семейки, мне, по крайней мере, надо сделать так, чтобы он снова стал со мной разговаривать.

Он кивнул, чуть-чуть улыбнувшись, хотя я не знаю, чего было больше в этой улыбке – самодовольства или облегчения.

В машине мы вели пустые разговоры на такие нелепые темы, как погода и цены на недвижимость. Потом я стояла на тротуаре, а он вынимал Поппи из детского кресла. Он взял меня за руку, мы повернулись и пошли к церкви. Я невольно улыбнулась при мысли о том, что Памми предстоит увидеть, как мы выступаем единым фронтом. Впрочем, сама я не верила ни в какое единство.

Разумеется, лицо ее дернулось, когда она увидела, как мы направляемся к ней и Джеймсу. Она заранее раскинула руки, чтобы обнять Адама. Мы с ней не дали себе труда хотя бы символически поприветствовать друг друга.

– Джеймс, – выговорила я. Он наклонился, чтобы неловко чмокнуть меня в щеку.

– Привет, старина, – сказал он Адаму, пожимая ему руку.

– Волнуешься? – спросил Адам.

– Страшное дело, – засмеялся Джеймс.

– А как там Кейт? – осведомился Адам.

Я уже не слышала его ответа. Я думала о письме, хранящемся у меня в папке «Черновики»:

Дорогая Кейт,

прости, что мне понадобилось так много времени, чтобы наконец тебе написать, но я пыталась подобрать нужные слова.

Мы почти не знаем друг друга – и тем не менее у нас так много общего. Наверное, ты уже понимаешь, что, решив связать судьбу с семьей Бэнкс, ты навлекаешь на себя проблемы, которые ни в коем случае нельзя недооценивать.

Твою любовь к Джеймсу снова и снова будут подвергать сомнению, и на твоем пути будут постоянно ставить барьеры. В попытке изгнать тебя из его жизни будут пущены в ход все средства. Никакой поступок не будет считаться слишком жестоким и подлым – лишь бы унизить тебя, запугать тебя, заставить почувствовать себя никчемной.

Еще не поздно увидеть, какую ошибку ты совершаешь. Я забочусь лишь о твоих интересах. Беги, пока у тебя еще есть эта возможность.

Я вспомнила свои телефонные звонки – и как я разъединялась, лишь заслышав в трубке ее голос. Мне хотелось поддержать Кейт, сказать ей: я понимаю все, через что она вынуждена пройти. Мне хотелось как-то положить конец тем адским мучениям, которым она, несомненно, уже подвергается. Но я была слишком слаба духом. Я не хотела, чтобы ее жизнь оказалась разрушена так же, как моя. Я не хотела, чтобы ее характер переменился до неузнаваемости. Да, для меня было уже слишком поздно. И для Ребекки – тоже. Но я могла спасти Кейт – если бы только у меня хватило душевных сил.

Слова викария крутились у меня в голове. Казалось, он вещает откуда-то из-под воды. А может, это я тонула.

– Если кому-то из присутствующих известно о препятствиях, мешающих законному заключению этого брака, ему или ей следует сообщить об этом сейчас.

Казалось, ноги у меня вот-вот подогнутся. Чтобы не упасть, я прислонилась к напряженному торсу Адама, старательно делая вид, что все в полном порядке. Почувствовав на себе мою тяжесть, он повернулся ко мне, обеспокоенно подняв брови, но я лишь слабо улыбнулась ему. Он не знал, какие мысли роятся у меня в голове, отчаянно пытаясь найти выход наружу, отыскать отдушину для переполнявших меня горечи и стыда.

Кровь кинулась мне в голову, пробиваясь сквозь лабиринт капилляров с такой скоростью, что мою шею и лицо внезапно залило обжигающим жаром.

Я мысленно молилась, чтобы кто-нибудь из собравшихся вышел вперед и объявил причину, по которой этот брачный союз не может быть заключен. Но вокруг стояла напряженная тишина.

Раздалось неловкое покашливание: видимо, кому-то из сотни пришедших показалось совсем уж неуютным это принужденное молчание. Потом кто-то захихикал, но этот звук заглушало биение пульса у меня в голове.