Элизабет Кей - Седьмая ложь

Я закрыла за собой дверь их квартиры и пешком отправилась домой. Идти предстояло несколько часов, дождь по-прежнему лил как из ведра, но это было именно то, что нужно. В тот момент мне хотелось чувствовать, как вода хлюпает в туфлях, пропитывая следки, как сморщивается от влаги кожа на ступнях. Хотелось сопротивляться ветру, вырывающему из рук зонт. Хотелось идти размашистой походкой, впечатывая шаги в мостовую, и чувствовать, как брызги холодят лодыжки, а локти задевают бока.

Очутившись перед своей квартирой, я долго рылась в сумке в поисках ключа, и, когда он все-таки обнаружился, на пол с меня натекло столько воды, что островок ковролина вокруг намок и стал из кофейного грязно-коричневым. Я приняла горячий душ и включила отопление, а потом забралась в постель, но сон не шел. Оказаться бы где-нибудь в другом месте… Лондон был слишком большим и суетным, люди слишком задерганными и взвинченными, атмосфера слишком напряженной и недоброжелательной.

Я поставила будильник и через несколько часов он прозвонил. Уснуть так и не удалось. Наконец-то показалось солнце, и я отправилась навестить мать – ненадолго, потому что она меня не узнала, а я была не в силах выносить ее бесконечные вопросы и бессвязный поток бреда, – после чего села в поезд, и он увез меня, но не обратно в Лондон, а в другую сторону, еще дальше от него, повторяя маршрут из моей прошлой жизни.

В Бир я приехала чуть за полдень. При себе у меня был лишь небольшой рюкзак. Я направилась прямиком к нашему отелю, едва отдавая себе отчет в том, что ноги сами несут меня в том направлении. Наш номер с видом на море в конце коридора на втором этаже был свободен, но только на одну ночь.

Я бросила рюкзак на пол и пошла к морю.

Там я долго стояла и смотрела, как волны набегают на берег. Несмотря на то что день выдался погожий, море было неспокойным, и волны с рокотом накатывали на прибрежную гальку.

«Давай туда, – послышался у меня в ушах голос Джонатана. – Думаю, лучше пойти этой дорогой».

Я зашагала в сторону утесов, повторяя свой путь четырехлетней давности. На пляже было многолюдно, он манил новобрачных в отпуске и влюбленные парочки от двадцати и до восьмидесяти. Молодые женщины без спутника мне не встречались, хотя я наверняка была не первой, кто приехал лечить свою сердечную боль на взморье. Там и сям пестрели зонты от солнца, высились замки из песка и дрожали укутанные в полосатые полотенца ребятишки. На песке валялись ракетки для бадминтона, ветровки и пластмассовые совочки всех цветов радуги.

Я шла, удаляясь прочь от всего этого. Асфальтированная дорожка вела меня вверх. В вышине точно так же, как тогда, реяли чайки, пронзительно крича и хлопая крыльями, и я задумалась: помнят ли и они меня?

Я чувствовала себя ближе к Джонатану, чем на протяжении многих месяцев. Я ни разу не появлялась поблизости от нашего дома с утра того злополучного дня – так и не смогла заставить себя туда вернуться. И ни разу не посещала места, которые мы с ним любили. С того вечера я не переступала порога «Виндзорского замка» и очень редко бываю на Оксфорд-сёркус. И тем не менее здесь, в этом месте, где все было памятным, боль каким-то образом отступила.

Я дошла до кафе в следующей деревушке и, опустившись на ту же самую скамейку, стала смотреть на море. Мне было страшно, оттого что за это время моя жизнь очень сильно изменилась. И очень сильно мне не нравилась. Я хотела бы стать прежней, той, что сидела здесь со своим мужем в самом начале их совместной жизни. Она – что было для нее совершенно нехарактерно – с оптимизмом смотрела в будущее, предвкушая череду семейных годовщин, новые дома, детей и целую жизнь, полную любви и смеха. Меня отталкивала новая версия Джейн, ожесточившаяся и холодная, бесконечно далекая от той жизни, которую прежняя Джейн должна была прожить.

Хотела бы я сказать тебе, что нашла способ оставить эту новую версию в прошлом. Разве не здорово было бы, если бы я могла не испытывать больше печали и гнева и обрела что-то незыблемое, стабильное и надежное? Но я ничего такого не нашла. И ничего не обрела.

Рыбаков было не видно; судя по всему, они вышли на свой промысел намного раньше, пока я без сна лежала в постели, дожидаясь, когда прозвонит будильник, в сотне с лишним миль отсюда, в мире, полном автомобильных гудков и смога. Я вновь двинулась вдоль берега, под нависающими утесами. Под ногами хрустела галька, все еще влажная после утреннего прилива.

Я наткнулась взглядом на ту прогалину у подножия утеса. В густых зарослях терновника она была едва заметна, но, думаю, я подсознательно искала ее, пытаясь найти способ оказаться ближе к Джонатану. Мне вспомнилось, как он решительно шагал вперед по всем изгибам и поворотам тропки, продираясь сквозь крапиву, целеустремленно поднимаясь вверх.

Спешить мне было некуда.

После вчерашнего дождя тропка была скользкой, грязь лежала на камнях и хлюпала во впадинах. С обеих сторон к дорожке вплотную подступали кусты, а сверху нависали ветви деревьев, так что солнечные лучи еще не скоро высушили бы землю. Моря отсюда было не видно, но я его слышала. И чаек тоже. Я была одна, но знала, что мир по-прежнему там, на своем месте, в нескольких минутах ходьбы.

Я добралась до ступеней, высеченных в склоне. Они вели влево, к обрыву наверху. Этот маршрут я выбрала в прошлый раз. Он уводил меня от Джонатана. Пусть наша тогдашняя разлука длилась всего минуту-другую, теперь я отдала бы все на свете и никакая жертва не показалась бы мне чрезмерной, чтобы вернуть эти минуты и провести их рядом с ним.

Я решила на этот раз свернуть направо. Там не было ступеней, лишь утоптанная земляная тропинка, слегка посуше, чем та, что внизу, но все равно скользкая и ненадежная. Мое воображение нарисовало идущего впереди Джонатана, и я пыталась попасть в его давным-давно стершиеся следы. Я прижималась к краю утеса и думала: возможно, Джонатан тоже останавливался четыре года назад на этом самом месте и обнимал ту же самую скалу. Я вспоминала ощущение его руки на моей спине в тот миг, когда едва не сорвалась. Сердце у него наверняка билось ровно и размеренно, в то время как мое готово было выскочить из груди.

Впереди замаячили заросли крапивы, но я чувствовала уверенность, что на этот раз все будет хорошо. Над головой раскинулось небо, ослепительно-синее, без единого облачка, и, хотя я никогда не была склонна к эзотерике – ни в малейшей степени, – меня не покидало ощущение, что Джонатан где-то рядом. Я развернулась, прижимаясь спиной к скале, и посмотрела на море, на волны, бушующие далеко внизу. Голова у меня кружилась, как у пьяной, по жилам разбегался хмельной адреналин.

Я думала, что смогу это сделать. Думала, что смогу быть такой же бесстрашной, каким был Джонатан.