Олег Рой - Оправдание невиновных

Человек в черной куртке обогнул белесую лепешку еще не начавшего оттаивать пруда, миновал несколько домов, присмотрелся — да, здесь будет отлично. Хорошее место. Ближайшие фонари скрыты массивной коробкой длинной девятиэтажки, так что дорожка ныряет в густую тень, кое-где разбавленную полосами света из окон. Но светлых пятен мало. Деревья, высаженные, должно быть, сразу после строительства, успели за десятилетия вымахать в настоящих гигантов, даже кустарники дотянулись до третьего этажа, так что и сейчас, без листвы, сеть стволов и ветвей служит отличной ширмой, отсекая и свет, и лишние взгляды.

Человек в черной куртке еще раз огляделся, выбрал место — возле стены дома тьма сгущалась почти до непроглядности — и, легко прислонившись к стене, принялся ждать. Мысли потекли по привычному кругу.

Какая-то дурочка ухитрилась вытащить камешек из тщательно выстроенной конструкции, и та, казавшаяся монолитной, пошла змеиться трещинами, чуть ли не зашаталась. Но ничего, не беда, все нормально, ничего еще не потеряно. Нужно просто кое-что исправить. Вернуть камешек на место уже не получится, но не позволить амбициозной дурочке хвататься за соседние «камешки» — вполне возможно.

И даже очень просто.

Некоторые размышляют неделями — а все тем временем рушится. А надо просто брать — и делать! Семь раз отмерь, видите ли! Ха! Пока отмеряешь, и резать нечего будет!

Что б они все понимали! У них, у тех, кто бесконечно размышляет, прикидывает да высчитывает, у них и мысли, и настроение — блеклые, скучные, размеренные. Как похоронная процессия или школьная тетрадь в клеточку. Мелкие. Все по шажочку… А как же вдохновение? Как же обжигающий азарт, буйной волной вскипающий внутри при виде неожиданного — незапланированного, черт побери! так что грош цена всем вашим предварительным расчетам! — препятствия? Веселый злой азарт, острыми ледяными брызгами бьющий в голову — так что и мысли становятся такими же точными и прицельными, как эти брызги. Такими же безжалостными, без тени сомнения попадающими точно в цель — словно цель сама их притягивает!

Чего там обдумывать?! Может, еще и обойти внезапное препятствие посоветуете? Осторожненько, да? Все эти обдумывания, предварительные расчеты, вся эта якобы необходимая аккуратность и педантичность — для тех, кто не уверен в себе. Ведь что есть препятствие? Помеха на пути к цели. Ее не обходить надо, даже не перепрыгивать, бесконечно долго примериваясь и прикидывая высоту, силу толчка, мучительно высчитывая поправку на ветер. Глупость! Или нет, не глупость — сомнения. Сомнение в собственных силах, а главное — сомнение в собственной удаче! Она — дама капризная, неуверенных не любит.

Нет уж. Идите к черту со своими песнями об осторожности! Снести мешающий движению камень и все дела! Р-раз — и нет препятствия!

Расчеты! Осторожность! Предусмотрительность! Вот и сидите в своих расчетах! Еще и спасибо потом скажете! Тогда-то признаете, что все ваши предостережения — тьфу! А если не признаете… да, очень может быть… признать свою неправоту — это ж немыслимо! Ну и не признаете — да и черт с ним, с признанием! Все равно будет ясно, что сильнее: хитрость с ее осторожной медлительностью и тщательным планированием — или вдохновенный всепобеждающий, сметающий все на своем пути азарт борьбы!

Темнота поможет. Эта дурочка ходит так, словно ничего на свете не боится. Парень ее в последнее время сопровождал, неудобно. Но сегодня она одна. Так что все будет очень просто. И никто никогда ни о чем не догадается. Мало ли гопников на улицах?

Еще немного подождать — и дело будет сделано. И никто никогда… Вот смех-то! Впрочем, одному человеку, пожалуй, можно будет рассказать. Нет-нет, не просто можно — нужно. Потом, когда все будет сделано. Пусть убедится.

Ну где же она?

Домой Арина шла медленно, лениво, с удовольствием вдыхая, почти глотая еще холодный, но уже отчетливо пахнущий весной воздух. Даже слегка разбавленная желтым светом редких фонарей темнота сегодня казалась не колючей, не тревожно давящей, а мягкой и уютной. Как тени в углах комнаты, когда свернешься клубочком в углу дивана, и свет торшера обнимает тебя нежным коконом, и мурлыканье под боком слаще райских труб… Или в раю на арфах играют?

Что за пустяки в голову лезут, фыркнула Арина, запрокидывая голову к темной вышине, где не мерцало ни одной звездочки. Но она точно знала — они там! Разве обязательно видеть, чтобы — знать? Вот никто же не видит, какая она молодец, но — ведь молодец же! Пахомов, конечно, подозревает, что апелляцию адвокат федяйкинской вдовы подготовил с ее, Арининой подачи. Но, во-первых, подозрения к делу не пришьешь, во-вторых, он и сам, похоже, доволен, что так обернулось. Ну не то чтобы доволен, но не сердится. Даже не отругал, вот красота!

Вот только Денис уехал, не похвастаться. Соревнования у них какие-то верхолазные. Жалко ужасно. Нет, Арине бы и в голову не пришло, как говорится, привязать его к своей юбке — да она и юбок-то почти не носит. Но привыкла в последнее время, что он все время рядом. Ну не все, конечно, но возвращаться домой в одиночку давно не приходилось. А теперь извольте радоваться, топай в темноте, как сиротинушка — третий вечер уже! Ну и нечего ныть, цыкнула она сама на себя. Как раньше-то обходилась? Ночь-полночь, и ничего, даже машину патрульную, бывало, стеснялась попросить — доберусь, не маленькая. Но то раньше. Не зря говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. Ох, Арина, смотри, не превратиться бы в клушу, каких сама всегда презирала!

В нише под высокими лоджиями первого этажа соседней девятиэтажки происходило какое-то шевеление — должно быть, кто-то из окрестных бомжей устраивался на ночлег, решив сменить душный вонючий подвал на свежий воздух. Рановато в этом году, подумалось Арине, холодно же еще. Бедолага. Вон, возится, как медведь в берло…

…додумать она не успела.

«Медведь» вдруг оказался очень близко. Да и не медведь вовсе, скорее вставший на дыбы леопард — узкий, темный, гибкий. Что происхо… эту фразу Арина тоже не успела додумать, почувствовав себя лежащей на земле. Точнее, на мокром асфальте. Лучше бы на землю, мелькнуло в голове, чтоб не так жестко…

Впрочем, и это не имело значения: удар, воткнувшийся ей в бок, был нанесен, казалось, булыжником. В голове пронеслись когдатошние объяснения Плюшкина: «Удары наносились тяжелым тупым предметом, ну сама там смотри: может, камнем, может, ботинком армейским, что-то в этом роде».

Совсем рядом, метрах в трех, по асфальту пролегла полоса желтого электрического света. Хоть бы в окно кто-то выглянул! Да где там… Кому это надо — в темноту глядеть?

На фоне освещенной полосы силуэт нападавшего выделялся довольно отчетливо. И в самом деле ботинки, отстраненно подумала она. Высокие, темные, тупорылые. Но ничего, кроме тускло поблескивающих ботинок и силуэта, разглядеть не удавалось — так стремительно двигалась темная гибкая фигура. И каждое движение сопровождалось ударом. В колено, в бок, в выставленное, чтоб защитить голову, плечо, опять в бок…