Олег Рой - Увертюра

— Погодите, Антон Павлович! У меня еще один вопрос, последний.

— Ну?

— Когда проводится собеседование, абитуриенты могут слышать своих… не знаю, как их назвать, других участников?

— При желании почему нет. Это не поощряется, конечно, но, знаете, дверь в аудиторию, где прослушивание идет, эту дверь всегда приоткрывают. Мы закрываем, а после смотришь — опять неплотно… Так что слушают. У вас еще что-то?

— Нет-нет! Спасибо вам большое! И телефон вашей коллеги пришлите, хорошо?

— Сейчас, — буркнул Васильев и отключился.

И Стефан говорил, что они дверь все время старались приоткрыть. Зачем Арина его тогда об этом спросила? Следовательский инстинкт? Или просто привычка отрабатывать варианты?

Телефон пиликнул: профессор прислал номер своей коллеги.

Гудки тянулись бесконечно, Арина уже почти отчаялась, когда в трубке наконец раздался голос — звонкий, легкий, но не бесплотный, а наоборот, невероятно живой и словно бы поющий:

— Слушаю ва-ас! Говори-ите!

Аккомпанементом пению служили звон, постукивания и какой-то шелест — не то звук льющейся воды, не то шуршание жесткой синтетики. Но основную «партию» вел именно звон, словно перекличка крошечных колокольчиков. Или, быть может, хрустальных бокалов, это более реалистично, и шелест, похожий на журчание воды, вполне к этому подходит, подумала Арина и спросила почти робко:

— Элла Викторовна?

— Это я-а! Только, умоляю, не говорите, что вы хотите мне что-то продать! У вас такое богатое меццо, что если это просто реклама, это станет самым ужасным разочарованием последней недели.

Арина улыбнулась:

— Нет-нет, я ничего не продаю. Спасибо за комплимент моему голосу, но, боюсь, я вас все-таки разочарую. Я следователь…

— Следовате-ель? — удивленно пропели в трубке. — Как интере-есно! Вы хотите меня арестова-ать? Аресту-уйте меня, пожалуйста! И посадите в камеру! Там ведь разрешают спа-ать?

— Спать в камерах разрешают, но арестовывать я вовсе не собиралась. Или есть за что?

— Я не зна-аю!

— Элла Викторовна, я серьезно. Я в самом деле следователь, моя фамилия Вершина, зовут Арина Марковна, можно Арина. Мне нужно с вами поговорить.

— Только вам придется ко мне приехать.

— Нет-нет, по телефону будет вполне достаточно. Буквально несколько вопросов, чтобы не очень вас отвлекать.

— Ой, да вы меня не отвлекаете! Говорить-то я могу! Вам меня нормально слышно?

— Да, вполне. Если бы только музыку убавить — можно?

— Это ксилофон, его не убавишь, — в трубке засмеялись. — Машка ночью нормально спит, а днем только с этой музыкой. Спасибо, конечно, что ей рояль не требуется, но я теперь хожу с ксилофоном на животе, одной рукой наигрываю, другой делами занимаюсь, представляете картину?

— Моя мама рассказывала, что был период, когда я вообще орала непрерывно, только на руках затихала. И она все домашние и прочие дела выучилась делать одной рукой. Про слинги тогда никто еще не слышал, и она даже полы так мыла. Так что ксилофон — это еще не худший вариант. Спрашивайте, пока она не проснулась.

— Элла Викторовна…

— Да просто Элла, что вы! Если уж и вы без отчества, а я вообще не люблю с ним.

— Хорошо-хорошо, пусть будет Элла. Вы не так давно присутствовали на прослушивании в консерватории. Или это творческий конкурс правильно называть?

— Вы про юных дарований? Присутствовала, а как же, по долгу, так сказать, службы. Теперь три года без этой шарманки, какое счастье!

— Что, такие ужасные абитуриенты?

— Ой, что вы! Они все прекрасные, только страшно очень. Потому что вдруг там что-то невероятно талантливое, а я просто не пойму и отправлю юное дарование восвояси.

— Ну… вы же не в одиночку их восвояси отправляете, целая комиссия.

— Только это и утешает. А что вы хотели про них спросить? Кого-то не приняли, и он жалуется?

— Нет-нет. Вы помните мальчика, который показывал увертюру «Черный свет»?

— Черный свет? М-м-м… как-то не очень.

— Вот так она начинается. — Арина напела привычную уже последовательность: фа-до-ля-ре-ми-ми-ми.

— Помню! Ужас, если честно. У меня даже мысли не появилось, что это я тупая, там ясно, что все это ни о чем, все из пальца высосано.

— Мирра Михайловна что-то в этом роде говорила. Про настоящее. Что Моцарт в одной из пьес нос использовал не ради эффекта, а потому что ему музыкально требовались звуки из центра клавиатуры, а обе руки уже…

— Ой, точно! Она этот пример часто вспоминает. Потому что одно дело, когда музыка твоя требует, а другое — если ты носом играешь только чтоб все сказали «ах, как необычно».

— И этот мальчик со своей увертюрой, получается, играл носом ради эпатажа, а не ради музыки?

— Ну не именно носом, но да. Ужасно.

— Элла, вы про этого мальчика никому не рассказывали. Ну, не знаю, мужу, подругам — вот, дескать, какие в нашем очаге культуры абитуриенты бывают. Вспомните, пожалуйста.

— Ой, да кому про такое рассказывать. Мне и вовсе не до того было, а там ведь правда полный кошмар был! Это Мирра Михайловна сказала — тихонько, мне на ухо — какой кошмар! Но я тоже так считаю, у меня даже Машка пинаться начала. Ну то есть тогда я не знала, что это Машка, мы специально на УЗИ не ходили, чтобы сюрприз был — кто родится, тот и пригодится, так моя бабушка говорит. Правильно ведь?

Арина не знала, что ответить. Сама она никогда не задумывалась о том, надо ли заранее знать пол будущего ребенка. Она и о детях-то никогда не задумывалась. И сейчас удивилась — почему это так? И, кстати, надо этой Элле что-то сказать — типа правильно ваша бабушка говорит.

Но той вовсе не требовалось ответа.

— Вот и я так думаю! И когда ждала, представляла себе то так, то эдак. Даньку спрашиваю — ты кого больше хочешь? Ой, говорит, мне все равно, лишь бы ты опять повеселела и танцевать начала, а там хоть лягушку рожай, воспитаем! Это он потому что у меня такие отеки были, просто ужас, думали, кесарить придется, там угроза чего-то такого ужасного, не помню, но Машка все равно сама родилась. Раз — и все! Быстро так! Я и испугаться не успела. Ой, я все о своем болтаю, а вы же по делу звоните! Вы перебивайте, спрашивайте, что надо, а то я совсем тут одичала. Нет, Данька помогает, конечно, но он только вечером, и жалко его, а мамы-папы у нас далеко. Ой, я опять, да?

— Ничего-ничего, для разнообразия мне наоборот полезно послушать кого-нибудь вроде вас. Очень примиряет с жизнью, знаете ли.

— Ой, у вас такая работа — у меня в голове не укладывается. Нет, я люблю всякие детективы, но это ж совсем другое! А чтобы каждый день — кошмар! И еще говорят, большинство следователей — женщины. Неужели правда?

— Чистая правда, — подтвердила Арина. — Женщины более педантичны и методичны. И внутреннее стремление к справедливости у них ярче выражено. И последний тогда вопрос: во время прослушивания каждый из профессоров ведь выходил?