Олег Рой - Увертюра

Беда в том, вздохнула Арина, что череда черных трупов может относиться как к первой, так и ко второй категории. Убийцу может вести «миссия» (пусть пока не ясно, какая), а могут — и сугубо рациональные мотивы. Во втором случае лишь одна из жертв — истинная, остальные — дымовая завеса. И даже не обязательно истинные жертвы — именно Мирра и Милена. Да, это весьма и весьма вероятно — хотя бы потому что их двое.

Но, пусть даже Арина и уверена на девять десятых, что дело именно в неведомой «миссии», этот «фильтр», никакого результата, никакого золотого порошка на дне не дает. Слишком много всего. Как хочешь, так и складывай детали. Потенциальные мотивы то есть. И получишь в итоге — все что угодно.

Но, с другой стороны, есть же и чисто физические данные. Тот же скамеечник Мироненко отпал не только из-за бессмысленности, но в итоге — по причине совершенно железобетонного алиби.

Алиби или не алиби, но попытаться стоит. Может, хоть какой-то порядок в голове наведется.

Арина вытащила из пачки несколько чистых листов и принялась писать.

Профессор Васильев: потенциальный мотив, технические возможности, алиби… Безутешный муж: мотив, возможности, алиби… Домработница Оксана: мотив, возможности, алиби… Харитон Седых, Юлий Минкин, его сестра-близнец, Стефан Подолянский… Литвиненко, Рачковский… Мирра Михайловна?..

С длинными волосами отражение выглядело гораздо лучше. Красивее и… значительнее, что ли. Без них — даже если просто забрать их в хвост — лицо было каким-то невнятным, как будто непрорисованным. А с распущенными по плечам — совсем другое дело!

Так удачно, произнес где-то за спиной голос матери, так удачно все сложилось. Все началось со Славы, правда? Тебе ведь так хотелось чтобы Слава была с тобой? Не в том своем воплощении — глупом, слюнявом, бессмысленном, а — прекрасная, победительная, сверкающая. Настоящая Слава. Ты можешь забрать ее себе. Именно сейчас.

Потому что все сложилось так удачно, что все замыкается — как в фуге.

Или в рондо. Но в фуге — богаче, мощнее, ярче.

Кольцо.

Те, первые, ничего уже не значат.

Но эти две — сейчас — это больше, чем заключительные ноты основной темы.

Кольцо.

Про Кольцо Всевластья он читал когда-то давным-давно. Книжка была длинная — собственно, целых три книжки, кажется — нудная и, если честно, очень глупая.

Что за дикость — двадцать колец? Девятнадцать «простых» и одно — которое всеми властвует. Девятнадцать — еще ничего, Но двадцать — это вообще ни в какие ворота! Примитивное, круглое, плоское число.

И что всего хуже — почему главное кольцо — отдельное? Ведь девятнадцать «простых» колец — это уже кольцо, разве нет? Хотя девятнадцать — это слишком много. Вот семь — идеально. Семь нот-«колец», объединенных в еще одно кольцо — главное. А то, видишь, девятнадцать, да еще плюс одно — ужасно глупо. Впрочем, что он мог понимать, этот английский профессор, сочинивший историю про Великое Кольцо?

То-то и оно, что — сочинивший. Он никогда не видел, как время, разлетевшись сверкающими брызгами, взметывается, возвращаясь — или хотя бы стремясь возвратиться — к исходной точке?

Есть, есть разница: писать о том, что видишь — или видел — и… сочинять. Сочинять кто угодно может. А вот видеть — видеть! — дано не всем.

Вот если бы вместо Славки была эта девочка… все было бы по-другому.

Ведь если один из близнецов ущербен, то и второй, значит… нет, нельзя так думать. Ничего это не значит!

Должно быть наоборот! Конечно, наоборот, подсказал из-за плеча голос матери, звучавший непривычно ласково. Если вся сила — ум, талант и вообще все — достается одному из близнецов, второму приходится довольствоваться жалкими крохами, правда?

Но все-таки, если бы рядом была эта девочка…

Одно звучание ее имени завораживало. Оно переливалось богаче и звучнее даже, чем сокрытая в нем нота. Их общая нота!

— Мам, я пить хочу!

Мирра подышала, стараясь придать голосу твердость:

— Будешь смеяться, заяц, я тоже.

— Чего смешного-то? — обиженно заявила Милена. — Я серьезно.

— Я тоже. — Мирра вздохнула. — Куда уж серьезнее. Есть два варианта. Либо пописать в горсточку, либо перегрызть запястье, чтобы напоить тебя кровью.

— Мам, ты что? С ума сошла?

— Если бы! Одно утешает. Тебе все же не три годика. Вот тогда было бы совсем ужасно. Ты бы только плакала и требовала, и что бы мы тогда делали?

Дочь промолчала.

Мирра поползла в ту сторону, откуда раздавался ее голос. Цепь зазвенела, натянулась…

— Мил, ты тут?

— Куда я денусь? — ответила та совсем рядом — кажется, только руку протянуть.

Но нет. Неизвестный похититель даже это рассчитал! Даже вытянувшись до боли в плече, Мирра не могла коснуться дочери. Проклятье!

— Мил, у тебя руки связаны?

— И ноги, — донеслось из темноты.

— Попробуй подтянуть ноги к животу и протащить руки вперед.

В темноте послышалось звяканье — значит, девочку тоже посадили на цепь, какие же сволочи! — шипение, возня…

— Мам, я вытащила руки, но тут еще цепь какая-то мешается, я не могу ее отодвинуть.

— Руки ко рту можешь поднять?

— Зачем? А! Ясно… — пробормотала девочка и после паузы, показавшейся Мирре бесконечной, сообщила. — Разгрызла. Так, теперь ноги… Готово.

Еще через мгновение, полное звяканья и скрежета, к плечу Мирры прильнуло тонкое тело.

— Ты моя умница! — она обняла дочь, провела ладонями от плеч к ногам.

На второй ремень похититель поскупился, вделанная в стену цепь, застегнутая на такой же замок, обвивала талию Милены без всяких дополнительных «устройств». Туго обвивала., под нее едва можно было подсунуть ладонь.

— Мам, больно, что ты делаешь?

— Пытаюсь понять, можно ли это как-то ослабить.

— Поняла?

— Пока нет. Ничего, заяц, я что-нибудь изобрету.

— Он нас убьет и посадит на скамейку в парке? — спросила вдруг девочка после недолгого молчания.

Господи, она… бредит? Что с ней?

— Что ты несешь, какой парк, какие скамейки?

— Ну нас же похитили, так?

— Похоже на то. Только я не понимаю, о чем ты говоришь, о каких скамейках.

— Мам, ты что, правда не в курсе?

— Милена, девочка моя, может, тебе поспать немножко? А я пока что-нибудь попробую что-нибудь придумать.

— Мам, не, ну ты правда что ли ничего не знаешь?

— Чего я не знаю?

— Да весь интернет гудит про маньяка.

— К-какого еще маньяка?

— Обычного маньяка, который убивает девушек, — деловито сообщила дочь. — Ну или женщин, но все молодые. Уже четырех убил. Последняя вообще журналистка, которая про него писала. А трупы он оставляет на скамейке в каком-нибудь парке.

— Это ты мне сериал пересказываешь?

— Какой сериал, мам? Тут, у нас, в Питере. Примерно каждые десять дней. И, главное, никто не знает, как они убиты. Каким способом. В полиции, наверное, знают, но ни в блогах, нигде ничего. Кто пишет, что застрелены, кто — горло перерезано, кто-то про уколы какие-то, но больше все-таки, что задушены. Фотографии чуть не под микроскопом разглядывают, ищут раны.