Олег Рой - Увертюра

Поэтому она спросила напрямик. Постаралась, чтобы прозвучало легко — как будто ничего такого особенного не происходит, подумаешь, у мужа секреты завелись, все в порядке, все так живут, не из-за чего беспокоиться.

— А чего ты мне про свой перевод не сказал?

— Про перевод? — Виталик как будто не сразу понял, о чем это она. — А! Растрепали уже! А я-то хотел тебе сюрприз сделать.

Сюрприз, что и говорить, получился знатный.

— Аришка, там такая квартира! — восторженно продолжал Виталик. — Четырехкомнатная, в сталинке, представляешь!

— Да, квартира — это хорошо.

Высвободившись из нежных объятий, Арина стянула с плеч куртку, аккуратно пристроила ее на вешалку, нагнулась, распустила шнурки кроссовок, разулась, установила обувь на положенное место — тщательно, ровненько. Теперь, кажется, надо руки помыть?

— Как-то ты вроде бы даже не рада, — задумчиво проговорил любимый муж, стоя в проеме ванной двери. — А, ну да, тебе квартира нужна только чтоб поспать было где. да и то не каждый день.

Это прозвучало чуть насмешливо, но в то же время так, словно он — самый близкий, самый родной человек! — был недоволен. Нет, ну, с одной стороны, понятно: ему хочется, чтобы жена (Арине до сих пор это слово казалось смешным) почаще и подольше бывала дома. Или даже не дома. Чтобы в театр вместе сходить, в гости, да хоть погулять. Когда любишь, хочется, чтоб любимый человек был рядом — видеть его, трогать, дышать… Но, с другой стороны — неужели он не понимает?!

— Виталь, это моя работа, — устало проговорила Арина, мечтая только об одном — лечь и заснуть. — И я ее люблю, уж будто ты не в курсе.

Не нужно было этого говорить! Надо было просто идти спать! А сейчас Виталик как будто даже обрадовался ее словам, как будто только и ждал именно их:

— Ой, да слышал я это миллион раз! Работа! Можно подумать, от того, что ты копаешься в грязи, вокруг чище станет. Одно дерьмо ликвидируешь, тут же другое всплывет. Мартышкин труд. Чего там любить-то? Ты же отличный юрист, тебя в адвокатуре с распростертыми объятиями возьмут. Нет, ясно, что сразу после универа смысла не было в адвокаты соваться. Молодой специалист, нет никто и звать никак. Тем более в Питере, где и своим-то трудно пробиться. Сейчас — совсем другое дело. Они там, в коллегии, бывших следователей очень даже уважают. Тем более, ты и следователь не из последних, это мягко говоря. Вот изловишь своего маньяка…

— Если изловлю.

— Да куда он от тебя денется! В крайнем случае, пришлют усиление. Но ты-то все равно первой останешься. Под победные фанфары — после такого дела — только и уходить. И мой перевод тут очень даже кстати. Вроде как ты не сама с поля боя бежишь, а переходишь на другие позиции под давлением непреодолимых обстоятельств. Можно было бы тебя там в начальники следственного комитета протолкнуть, но ты ж упрешься, я тебя знаю.

— Упрусь.

— Да оно и к лучшему. Мне с ходу, едва усевшись в новое кресло, приниматься разводить семейственность как-то нехорошо. Как ты полагаешь?

Как она полагает? Как будто ему и впрямь важно Аринино мнение. Но ведь всегда было — важно! Или она только придумывала, что ему — важно? И она зачем-то спросила:

— Значит, когда я универ заканчивала, ты мне место следователя обеспечил, только чтоб я репутацию для адвокатуры заработала? Только из-за этого старался?

— Я? — изумление в его голосе было совершенно искренним.

— Ну вот это место, куда меня взяли…

— Да как бы я его тебе обеспечил? Я кто, мелкая сошка в районной администрации. Поначалу во всяком случае так и было, ну когда ты универ заканчивала, я тогда только-только во все эти колесики административные влезал. Что я тогда мог?

— А я все эти годы была уверена, что это тебя нужно благодарить…

— Да я бы с превеликим нашим удовольствием. Но увы, честность требует признать, что нынешняя твоя должность — не моя заслуга. Просто повезло.

Повезло, значит… И с местом, и с первым начальником — о таком, как Иван Никитич, только мечтать можно — и с коллективом… Дотошный до въедливости Савельев, виртуоз допроса — даже если бы не Иван Никитич, у одного Савонаролы было чему научиться… Симпатичный Галочкин, с ходу принявшийся за юной Ариной ухаживать и ни капельки не обидевшийся на «отлуп», когда она засиживается допоздна, то яблоко подсунет, то бублик, при этом обнять не пытается, у него с тех пор с полдюжины пассий сменилось… Танька, всегда готовая подставить плечо и жилетку — по крайней мере когда она на работе, так-то с тремя детьми сплошные больничные, а сейчас в очередном декрете. Танька-то не задумывается, что важнее: семья или работа. Может, она права?

Или ей, Арине, впрямь хочется превратиться в женскую версию Савонаролы?

— Ну ты чего, спать идешь? — спросил Виталик.

Добродушно так спросил, почти нежно. Как будто и не он только что уничтожал все, что Арина любила.

Она еще нашла в себе силы ответить так же легко, как задавала тот, первый вопрос:

— Ох, я сейчас. Мне еще надо кое-что доделать. Ты ложись, я скоро.

Виталик хмыкнул не слишком довольно, однако ушел без комментариев насчет бесконечных «дел».

Никаких таких дел у нее сейчас вовсе не было. Только одно — поспать. Чтобы быстрее наступило утро, чтобы ехать уже в эту проклятую промзону, где гениальная Сушка должна найти… Нет-нет, не «должна»! Где Сушка найдет! Она всех найдет!

До утра было еще неблизко, но почему-то даже мысль о том, чтобы пойти и лечь «к мужу под бочок», казалась дикой. Погрузиться в общее ложе — как в могилу. Да и какое оно общее! Разные мысли, разные сны… Все, все разное!

Скорчившись, она притулилась на жестком диванчике. Коротковатом, но так даже лучше! Словно физическое неудобство заслоняло внутренний раздрай. Как будто ей было неловко не из-за скребущих на душе кошек, а из-за неудобного ложа.

Странно, подумала Арина, почему так говорят? Почему скребут на душе вдруг именно кошки? Почему, к примеру, не мыши? Наверное, потому, горько усмехнулась она, что мышиное шуршание — ни о чем. А вот если кошки скребут, да еще и на душе — значит, совсем непорядок там, с душой-то. Как будто там — кошачий лоток. И, похоже, полный… выносить пора…

Спать без подушки она не умела. Голова сразу проваливалась куда-то, простреливая спину несильной, но нудной болью. У старинного, доставшегося вместе с квартирой диванчика имелись боковые валики — но в качестве подушки они не годились абсолютно: слишком высоко, шея хрустела еще сильнее, чем вовсе без ничего, и вдобавок слишком жестко. Как моментально тогда Киреев с похожей проблемой справился — размял, разгладил, и спина стала как новенькая…

Покрутившись сколько-то, но так и не сумев задремать, Арина прокралась в прихожую, сдернула с вешалки первую попавшуюся одежку — свернуть, и вполне подушка выйдет. Первая попавшаяся при ближайшем рассмотрении оказалась зимней курткой Виталика, но возвращаться и менять показалось слишком рискованно — не дай бог, половица скрипнет. А, сойдет!