Стефан Анхем - Минус восемнадцать [litres]

Даже поездка Лильи на фирму «Ка-Чинг» не выявила ничего нового, а только подтвердила их подозрения в том, что преступник общался с фирмой через электронную почту, смс и изредка даже по телефону. Иными словами, он никогда не присутствовал на работе лично и всегда с помощью различных отговорок создавал у своих коллег впечатление, что болен, работает из дома или находится в отъезде.

Далее они стали обсуждать риелтора и банковского служащего, которые утверждали, что встречались с преступником несколько раз. Это, в свою очередь, навело следователей на мысль, что, вероятно, по этой причине он перешел в банковское отделение, где никто раньше не встречался с настоящим Петером Брисе. Больше они ни к чему не пришли, и ближе к вечеру Тувессон предложила на этом закончить и в понедельник выйти на работу с новыми силами.

Вернувшись домой, Фабиан обнаружил Матильду одну в гостиной перед телевизором. Он предложил ей поиграть в какую-нибудь игру, вместе приготовить ужин и уютно провести вечер. Но дочери ничего не хотелось, и она едва отвечала, когда к ней обращались. Когда Матильда демонстративно отнесла тарелку с ужином в свою комнату, Фабиан сдался и в виде исключения сделал именно то, чего ему самому хотелось.

Он откупорил одну из бутылок, названия которых никак не мог запомнить и которые Соня держала про запас для торжественного случая. После этого уселся на диван и первый раз за долгое время показал, на что способна стереоустановка. Он ставил все свои любимые композиции, которые никак не успевал послушать. Например, два фантастических альбома – Transatlanticism в исполнении Death Cab For Cutie и I’m Wide Awake, It’s Morning в исполнении Bright Eyes . Ну и конечно Chutes Too Narrow в исполнении The Shins . Фабиан купил два экземпляра этого альбома, чтобы слушать его в машине. И где-то посреди песни Good News Is For People Who Love Bad News группы Modest Mouse заснул на диване, совершенно забыв о Соне.

Воскресенье было еще хуже и казалось одним длинным переходом через пустыню, где утро понедельника маячило впереди, как недосягаемый мираж. Соня все время присутствовала в его мыслях и упрямо их запутывала. Если он ругался не с ней, то с оставшейся после нее пустотой. Единственный способ заставить жену замолчать, кроме алкоголя и музыки, – работать. Проблема заключалась только в том, что Фабиану было так же нечего предложить, как и его коллегам.

Правда, он позвонил персональному банковскому менеджеру Петера Брисе, оторвав того от воскресного завтрака, и попросил его проверить, кто еще из крупных клиентов за последнее время сменил банковское отделение. Менеджер, не успев прожевать, неохотно обещал спросить у коллег и перезвонить. Вот и все, что удалось сделать.

Потом Фабиан позвонил Муландеру, чтобы уговорить коллегу снова попытаться отыскать какой-нибудь волосок, отпечатки пальцев или что-нибудь еще, что может привязать преступника к машине или к квартире Брисе. Но Муландер даже не подошел к телефону. Тогда Фабиан в первый раз за свои почти два года в Хельсингборге набрал номер Хуго Эльвина, хотя был выходной. Ведь именно благодаря Эльвину и Утесу в следствии был сделан большой прорыв и, может быть, тот увидел нечто иное, чем тупики и ледяные следы, ведущие в никуда. Но и там его встретила только запись на автоответчике.

Это Эльвин. Сейчас я не могу говорить, а ты можешь. Так говори.

Во второй половине дня Фабиан решил сделать последнюю отчаянную попытку: поехать в Мариестаден и постучать в дверь банковского менеджера Рикарда Янссона, который обещал позвонить, расспросив коллег. Но когда оставалось неясным, а Фабиан был не в состоянии ждать, что, возможно, ему кто-то перезвонит.

Хотя у него был адрес, он двадцать минут искал нужное место в похожем на лабиринт районе, где и дома, и сады были настолько одинаковые, что наверняка даже местные жители время от времени ошибались дверью.

Рикард Янссон стоял у своего гриля на газолине – тот был такой большой, что занимал значительную часть лужайки за домом. Слишком плотно сидящая рубашка и галстук сменились на просторную футболку, кепку и короткие брюки, которые обнажали колени и несколько сантиметров голени, обтянутой гетрами. В одной руке Янссон держал пиво, в другой – щипцы для гриля, которыми орудовал с таким серьезным видом, словно это была дирижерская палочка. Рядом стоял мужчина в похожей одежде и тоже с пивом в руке и наблюдал за происходящим.

– Привет, привет, – сказал Фабиан и помахал с другой стороны изгороди, доходившей ему до колен.

Янссон перестал дирижировать сосисками и повернулся к Фабиану с недоумевающим видом.

– Фабиан Риск. Мы сегодня говорили по телефону, – продолжил Фабиан и перешагнул через изгородь, чтобы подойти и поздороваться.

– Разве я не сказал, что перезвоню?

– Я просто хотел узнать, как идут дела, успели ли вы поговорить с кем-нибудь из своих коллег.

– Не знаю, по какому календарю вы живете. По моему календарю сегодня воскресенье, а по воскресеньям Торговый банк не работает. Так что не успел.

– Я просто подумал, а вдруг вы начали кого-то обзванивать.

– Как видите, у меня много других дел. – Янссон перевернул сосиски щипцами для гриля так, словно это была наука, требующая университетского образования. – Но обещаю на неделе посмотреть, что я могу сделать.

– А о чем идет речь? – спросил стоящий рядом мужчина и отпил пива.

– Да насчет того Петера Брисе, который заехал в Северную гавань. Он только что перешел в наше отделение, и теперь полиция хочет знать, не сделали ли еще какие-нибудь крупные клиенты то же самое.

– Да, я как раз лишился одного такого в пятницу.

– Что? Вот как?

Мужчина, явно коллега Янссона, кивнул.

– И кто же это? – спросил Фабиан, почувствовав, что наконец-то пошел клев.

– Ханс Кристиан Свенссон. Или Крис Даун, как он себя называет.

Вообще-то Иб Свейструп любил воскресенья. Когда выходные, которые он обычно украдкой начинал уже в пятницу во второй половине дня, наконец-то входили в ритм и он мог чувствовать себя совершенно свободным. Чаще всего суббота уходила на покупки и массу обязательств, которые придумывала Дорте. Если они не принимали за ужином гостей, то сами шли к кому-нибудь в гости на ужин. Воскресенье представляло собой море свободы, которой Свейструп сам полноправно распоряжался. И неважно, читал ли он, сидя на новой застекленной веранде, или спал в висящем гамаке за домом. Главное – он делал только то, что ему нравилось.

Но не в это воскресенье.

Сегодня он не мог ни читать, ни отдыхать. Иб даже не смог досмотреть до конца «Мосты округа Мэдисон» на недавно купленном проекторе, поскольку то и дело думал о работе. Тогда Свейструп подравнял изгородь, которая по-прежнему упорно росла, как ей хотелось, хотя он использовал удобрения и подрезал ее по всем правилам искусства. Сейчас он мыл машину, которая совсем не была грязной. Все, чтобы отвлечься от, мягко говоря турбулентных, событий последних дней.