Джастин Скотт - Месть

Доннер подошел ближе к радарному экрану. Яркими пятнами на экране были отмечены корабли, более тусклыми — вышки на нефтяных полях вокруг канала.

— Почему мы так неожиданно увидели его? — спросил он у командира. — Ведь яхта раньше не была видна на радаре.

— Возможно, это просто помеха. А может быть, другое судно.

— Вряд ли, — возразил Доннер. — Вы уже обшарили весь район. Это не может быть другое судно. Да и помехи обычно не держатся на экране так долго, верно?

— Через полминуты узнаем, — сказал командир.

Доннер наблюдал, как пятно на экране становится ярче. Внезапно он все понял.

— Это ракетница. Он поднял ее на палубу и стал готовиться к выстрелу.

Лицо иранца нахмурилось.

— Конечно.

— Он быстро сказал что-то по телефону.

— Я приказал открыть огонь, как только его увидят.

Доннер был удивлен, увидев на смуглом лице иранца отвращение, как будто его не радовала мысль о том, чтобы обрушивать огромную огневую мощь на одного человека. Израильтянин понимающе улыбнулся:

— Что поделаешь! Нельзя рисковать, если он сам готов стрелять.

Аппарат завывал, прыгая с волны на волну, как самолет, попавший в воздушные ямы. Расстояние между пятном и центром экрана радара быстро уменьшалось. Другие яркие точки на экране говорили о том, что иранские корабли выстраиваются для перекрестного огня.

Яхта Хардена должна была показаться через несколько секунд прямо по курсу: Доннер всматривался в багровую дымку, глядя поверх голов матросов, столпившихся у пулеметов на носу. С каждой стороны от мостика были установлены ракеты «земля — земля», готовые помчаться к цели.

— Вот он! — завопил Доннер.

Из багрового тумана вынырнула яхта Хардена, плывущая под всеми парусами. Спинакер, натянутый, как кожа на барабане, и блестящий от натяжения, казался в свете факелов малиновым. Грот поднимался за спинакером изящным полумесяцем.

Иранский командир прокричал приказ, и аппарат на воздушной подушке, сделав широкий разворот, содрогнулся от отдачи больших пулеметов, установленных на носу. Трассирующие пули, пролетев по дуге над водой, прошили яхту насквозь. Второй аппарат на воздушной подушке тоже открыл огонь. Яхту окружили фонтанчики разрывов. Паруса мерцали белым и красным, освещенные вспышками огня из пулеметов и пушек.

Доннер поднял бинокль. Он мог видеть фигуру Хардена, согнувшегося перед штурвалом в кокпите и пытающегося выстрелить. Тьму пронзил огненный выхлоп ракеты. Она прорвала спинакер и взорвалась в воде позади яхты. Над рубкой разорвался снаряд. Мачта упала вперед, окунув паруса в воду.

Они подплыли ближе, и Доннер увидел обломки, лежащие на крыше рубки. Пулеметные очереди прошили фибергласовый корпус от носа до кормы. Фигура, скорчившаяся в кокпите, взрывом была выброшена на палубу, а через несколько секунд оторвалась лопасть автоматического рулевого устройства, скользя, как крыло, отвалившееся от самолета. Взрыв разворотил крышу рубки, и за разбитыми стеклами мерцали языки пламени.

Иранец снова и снова кричал в телефон, а изувеченная яхта погружалась все глубже. Стрельба постепенно утихла.

Харден переживал то же чувство, как если бы слышал, что на улице происходит убийство: слишком далеко, чтобы бежать на помощь, но слишком близко, чтобы остаться в неведении. Яхта служила ему верой и правдой, несла его по водам трех океанов и на прощание подарила еще несколько ярдов, приближающих его к цели, еще несколько минут времени.

Он сидел на дне резиновой лодки, прижавшись спиной к корме. «Дракон» одним концом опирался на его плечо, другим висел в петле, прикрепленной к мачте. Выйдя на судоходную линию из скопления нефтяных вышек, скрывавших его от радара, Харден позволил латинскому парусу нести лодку на восток. Она резво бежала по ветру, сама держа направление, под весом оружия глубоко погрузившись в воду. Небольшие волны все время угрожали захлестнуть корму.

Харден вглядывался в оптический прицел, но ничего не видел. Стрельба прекратилась. Сейчас они кружат вокруг места, где затонула яхта, ища его тело.

Он почувствовал, как на горизонте что-то изменилось, как будто темнота стала еще более непроницаемой. По одну сторону темного силуэта он увидел быстро приближающийся огонек. Корабль, плывущий навстречу ему. Это был фрегат, который должен был пройти по правому борту от ялика.

Тьма сгущалась. Затем факел на нефтяной вышке осветил белую корону мостика «Левиафана», невероятно высокую, как небоскреб, с двумя трубами, которые могли принадлежать только «Левиафану» и больше никому. Мостик находился еще очень далеко. Но гораздо ближе к Хардену была черная стена — нос «Левиафана».

Яхта не желала тонуть.

Вода в каюте поднялась до уровня штурманского стола, загасив самые сильные очаги пламени.

Палубы «Лебедя» были разбиты, мачта оторвана и тащилась за яхтой, удерживаемая шкотами. Радарный отражатель, прикрепленный к штагу, лежал в воде под спинакером. Крыша рубки, люки и передняя палуба взрывом снаряда превращены в обломки. Корпус был продырявлен выше ватерлинии, и множество отверстий от пуль, выпущенных с более высокого уровня, оказались под водой.

Она должна была разломиться на части, но ее стрингеры упорно держались за корпус, и яхта по-прежнему была на плаву. Ее нос все еще указывал туда, куда Харден направил судно перед тем, как его покинуть.

Доннер быстро оглядел дымящиеся обломки. Его взгляд проникал в дыры, трещины в тиковой обшивке, упавший рангоут. Он вспомнил, как впервые увидел яхту в Ла-Манше, во время шторма, когда она блестела в прожекторах его катера, как дорогая игрушка. Затем — лишенную мачты, вплывающую в Столовую бухту. Но лоск и глянец смыло море, и Доннер увидел, что блеск обманул его. Перед ним был простой и крепкий корабль. Его глаза задержались на кокпите, остановились на парусных чехлах, разбросанных вокруг стойки штурвала. Одно из сидений оторвано, ящик для резиновой лодки был пуст.

— Нас провели! — завопил Доннер.

Черная стена закрыла все небо. Она оказалась огромнее, чем Харден видел в своих самых ужасных кошмарах. Ему казалось невозможным, что такой большой предмет мог двигаться. Но он двигался, и очень быстро, и с каждой секундой приближался все ближе и ближе.

Харден приставил к глазам оптический прицел и навел оружие на центр черной стены. Затем, аккуратно и медленно, опустил дуло, пока перекрестье прицела не оказалось точь-в-точь над поверхностью воды.

Волны, разбивающиеся о гигантский нос, поблескивали, как будто зловеще ухмылялись. Вот его цель — единственное место корабля, выстрел в которое мог его потопить. От одного выстрела «Левиафан» не взорвется, но чудовищное давление его собственного импульса разворотит ему нос после того, как «Дракон» пробьет первую дыру.