Чандлер Бейкер - Черный список

– Я пришла сегодня заявить о том, что восемь лет назад Эймс Гарретт изнасиловал меня здесь, в этом здании. Он заявил тогда, будто я его хочу. Но ничего подобного. Я никогда его не хотела. – Слоун с трудом могла себе представить, каково Розалите было решиться прийти сюда и обратиться к сидящим в этом зале – члену совета директоров, нью-йоркским адвокатам, высокопоставленному сотруднику отдела кадров. Причем не просто обратиться, а произнести все именно так и в таком порядке. Эймс Гарретт изнасиловал меня .

Но Розалита не рассыпалась. Она выглядела вполне собранной. У женщины хватило мужества. С другой стороны, Розалита уже рассказывала обо всем Десмонду Бэнкоулу, генеральному директору компании. Тогда, несколько лет назад. У нее уже был опыт. В отличие от всех остальных.

– Отцом Саломона является Эймс Гарретт, – объяснила Розалита.

Арди подалась вперед.

– Вы знакомы с синдромом Ваарденберга? Это наследственный синдром. Относительно безопасный, хотя может вызвать изменение цвета волос и некоторую потерю слуха. Эймс, о чем, видимо, в курсе большинство из присутствующих, тоже имел указанный синдром Ваарденберга… Итак, мисс Гильен, у вас были внебрачные отношения с мистером Гарреттом. – Она оглядела присутствующих, чтобы показать, насколько очевидным казалось сделанное утверждение. Сейчас положение Козетт становилось довольно удручающим, и едва ли кто-то спешил бросить ей спасательный круг…

– Внебрачные отношения, за которые «Трувив» платила ей вдвое больше обычной зарплаты? – спросила Грейс. – Внебрачные отношения, которые заставили Десмонда Бэнкоула лично позаботиться о том, чтобы единственная сотрудница персонала по уборке получила неслыханное повышение оклада? Причем сразу после изнасилования? Не странно ли? Не думаю, чтобы генеральные директора таких компаний лично пересматривают зарплату простых уборщиц…

Слоун с грустью восприняла эти новости о Десмонде. Она думала о нем лучше…

– Не говоря уже о том, – продолжала Арди, – что, если вы проанализируете деятельность компании в тот период, когда произошло увеличение оклада и когда, – она понизила голос, – был зачат Саломон, «Трувив» находилась на грани закрытия сделки по приобретению «Ран Дайнэмикс», которой занимался лично Эймс Гарретт и которая, как ожидалось, должна была принести компании астрономическую прибыль.

Розалита сплела пальцы и подкатила поближе свое кресло.

– Я люблю своего сына. Очень люблю. – Она окинула взглядом лица всех, кто сидел за столом. – Вот почему я до сих пор ничего не расказывала. Пока Арди… – Они переглянулись. – Пока мы с Арди не поговорили и я не решила… что мне нужно обязательно прийти сюда и рассказать свою часть истории. Все детали за меня расскажут эти женщины. Я все-таки плохо говорю по-английски. Но я пришла сюда потому, что должна была. Потому что это важно. Я знаю, что правильно, а что нет. И то, что делаете вы, мисс Шарп, неправильно!

У Слоун внезапно пересохло во рту. Если б Эймс захотел поставить Розалиту на место, у него ничего не получилось бы.

Козетт посмотрела так, как будто никак не могла решить, что ей ответить.

– Вы хотите, чтобы вам заплатили, – наконец выдала она.

Даже Эл Ранкин не смог усидеть и заерзал в кресле.

– Да, было бы замечательно получить компенсацию. Естественно. Но они, вот эти женщины, говорят правду. Я не могу позволить им потерять свои рабочие места и деньги. Потому что они говорят не только свою правду. Это и моя правда тоже!

Розалита прижала руку к сердцу. На глаза Слоун навернулись слезы. Она отодвинула от себя стопку документов.

– Ну, в общем, так. Мы, конечно, очень ценим время, которое вы потратили на то, чтобы отметить цветом места, где мы должны расписаться. Но, естественно, не станем этого делать. С прессой мы уже связались. На случай, если у вас появятся еще какие-нибудь идеи… ну, не знаю… по разрешению конфликта.

В этот момент слово взяла женщина, которую Слоун называла Пегги.

– Вы должны вести себя в соответствии с соглашениями о конфиденциальности. – Она покосилась на Козетт в поисках одобрения. – Разглашать ничего нельзя. Иначе вы совершите нарушение.

– Правильно, – торопливо добавила Козетт. – Так и будет.

Розалита убрала руку со стола.

– Нет, – сказала она.

Утром она первым делом позвонила Клиффу Колгейту. Теперь наступила их очередь брать ситуацию под свой контроль. К тому же, размышляла Слоун, для Клиффа это в любом случае весьма лакомый кусок. Журналист пообещал отнестись к информации со всей серьезностью, поэтому им пришлось лишний раз убедиться в том, что им повезло, что Клифф – хороший парень. Как он сам и утверждал…

– Ладно, с вашего позволения, мы оставим вас, – сказала Грейс.

Слоун мрачно покачала головой.

– Прямо какой-то пиар-кошмар.

Козетт заерзала в кресле, но, видимо, не могла изменить себе.

– Мы, конечно, сообщим «Трувив» о том, как лучше всего представить дело в прессе. Компания в любом случае в надежных руках.

После некоторой паузы Слоун поднялась.

– А я ведь говорила: женщины-юристы должны держаться вместе, – сказала она. – Спасибо за совет.

Две розовых полоски. Спустив штаны, Розалита присела на унитаз, наблюдая, как быстро темнеет вторая полоска. Результат теста был однозначен: она беременна…

Однажды Розалита уже паниковала – когда позвонила своему тогдашнему бойфренду и сообщила о задержке. Подсознательно она была уверена, что на самом деле не забеременела, даже когда еще не поднесла тест к свету и не посмотрела, есть ли там хоть какой-то намек на полоску. Ей хотелось видеть реакцию своего бойфренда. И пару дней все выглядело очень зрело и романтично, когда она представляла себе будущую семейную жизнь.

Теперь не было никакой нужды смотреть искоса.

Она поместила тест в полиэтиленовый пакет и плотно закрыла его. На прозрачных стенках повисли бусинки мочи… Розалита была католичкой, но это не единственная причина, по которой ей откажут в аборте. В последующие девять месяцев будущий отец ребенка будет видеть ее растущий живот, ее пополневшее тело. Ей самой не нужно было ничего говорить: он сразу вспомнит, что натворил…

До того вечера он был просто мужчиной со странной белой полосой в волосах, как у скунса, с голубой татуировкой, прикрытой отчасти густыми волосами на руках и отчасти закатанным рукавом рубашки. Этот мужчина носил шелковые галстуки, а в мусорной корзине всегда валялась парочка пустых пачек из-под сигарет. До того вечера ей не нравилось быть невидимой, она терпеть не могла, как мужики смотрят прямо сквозь нее, как будто это какая-то машина или мебель, а не человек, не женщина, которая моет жалюзи, пылесосит ковры и вытряхивает мусорные корзины. После той ночи она никогда больше не чувствовала себя невидимой. Ей очень хотелось вновь обрести способность ей стать. Но зато она всегда чувствовала себя раздетой…