Павел Воронин - Триггер. Как далеко ты можешь зайти?

И он положил перед сыном поэта свои координаты. Григорий был ошеломлен:

— Зачем вам все это?

Артем доверительно наклонился к нему:

— Если честно, я просто очень хочу подмазаться к вашему дяде, чтобы он помог мне снять судимость.

— Это какой-то бред… — простонал Григорий.

Но его уже никто не слышал — Артем ушел.

На следующий день в двенадцать часов сын поэта сидел в кабинете психолога.

— Ваша проблема в том, — говорил ему Артем, — что вы до сих пор подсознательно не верите в то, что ваш отец мертв.

— Я не псих!

— Грань между клиентами психолога и психиатра довольно тонкая. Но пока вы у меня, а не в смирительной рубашке, можете считать, что все хорошо.

— Слушайте, я прекрасно понимаю, что папа умер, — сказал Григорий. — Все, чего я хочу, это сделать так, чтобы он не был забыт.

— Но вы же говорите о поэте, — напомнил Артем. — Все, что он успел написать, останется в этом мире. Все, что не успел — не останется. Вы серьезно считаете, что ваши жалкие потуги чего-то дописать к папиным черновикам помогут сохранить его память?

— Жалкие потуги? Раньше вы по-другому говорили.

— Раньше я притворялся и врал. Издержки профессии. А сейчас говорю чистую правду: вы хотите издать новую книгу отца, потому что для вас это будет косвенным доказательством продолжения его жизни. Ваш мозг цепляется за любую, самую маленькую надежду, чтобы доказать себе, что произошла ошибка и на самом деле ваш папа жив и здоров.

— Знаете что? — возмутился Григорий. — Можете шантажировать меня сколько угодно, но если вы меня позвали, чтобы я забыл о своем отце — лучше я в тюрьму сяду.

— Без проблем. Но для начала все-таки вспомним, о ком идет речь. Вы хорошо знали отца? Расскажите мне о самом счастливом моменте, связанном с ним.

— Просто рассказать?

— Да. Я хочу понять, кем он для вас был.

Григорий пожал плечами. Почему бы и нет? Он подумал и вспомнил свой день рождения, когда ему исполнилось семь лет. Как водится, пригласили детей — друзей именинника. Но папы на празднике не было, он появился только к вечеру. Как оказалось, он весь день искал модель самолета, чтобы подарить сыну.

— Он искал именно ту модель, о которой я говорил, — рассказывал Григорий. — Хотел сделать сюрприз.

— Но вы же не видели, как он ходил по магазинам? — возразил Артем. — Может, ваш папа ходил по своим делам, а модель была заранее куплена?

— Нет, я знаю, он полгорода объездил, чтобы найти! — настаивал Григорий.

— Постойте! А это не та модель, которую я разбил у вас в квартире?

— Та самая!

— Тогда объясните, почему этот прекрасный подарок стоял не в детской, а в папиной комнате?

Григорий взглянул на психолога с неприязнью.

— Я обязан отвечать на все ваши бредовые вопросы или можно выборочно?

— Мне не обязательно. Попробуйте ответить хотя бы самому себе.

— Вы можете мучить меня, сколько хотите. Я буду честно ходить на ваши дурацкие сеансы, но это ни черта не изменит.

— Почему же?

— Потому что вы хотите, чтобы я отказался от собственного отца.

Артем тяжело вздохнул. Клиент его просто не слышал. Это был диалог глухих!

— Знаете, Григорий, — сказал он, — честно признаюсь: вы для меня трудный клиент.

— Ну, так откажитесь! — воскликнул сын поэта.

— В другой ситуации я бы послал вас на хрен, — признался психолог. — Но мне необходимо — лично мне! — разобраться в вашей проблеме. И вам, к сожалению, придется вылечиться.

В ответ Григорий молча встал и вышел.

После такого тягомотного общения Артем решил, что заслужил немного удовольствия. И отправился в фитнес. Здесь, в душевой, его отыскал Денис.

— Слушай, старик, такое дело… — сказал он нерешительно. — Мы с тобой так нормально и не поговорили после каталажки.

Это был, конечно, эвфемизм. Следовало сказать «после того, как вдрызг поссорились и подрались».

— Я тут думал про то, что ты мне тогда сказал, — продолжал Денис. — Короче… Может, ты и прав, в общем. Может, я действительно пытаюсь тебя как бы… облагодетельствовать, чтобы самому себе правильным пацаном казаться.

— Сегодня просто вечер откровений, — заметил Артем. — Ладно, забей.

— Да нет, серьезная тема, — сказал Денис. — Я, в общем, извиниться хотел.

— Наш мозг часто делает вещи, за которые мы не ответственны, — философски заметил Артем. — Извиняться надо за осознанные поступки.

— Ну, тогда — мир?

— Мир, — согласился Артем. — Если ты меня простишь.

— А тебя за что?

— За то, что ни хрена в этой жизни не ценю, Дэн, — ответил психолог. — Вот я пытаюсь помогать людям. Прямо сейчас хочу вылечить одного симпатичного парня, уговариваю его отказаться от собственного отца… А что мне самому надо — хрен его знает. Наверное, научиться доверять. Хотя это звучит как-то тупо.

Денис смотрел на него с подозрением. Спросил:

— Это что, опять какая-нибудь хитро вывернутая провокация? Что-то я не припомню, чтобы ты когда-нибудь перед кем-нибудь извинялся.

— У меня просто нет близких, — ответил Артем. — Отец не в счет. Сестра далеко. Мотя… Ну, Мотя. Но ближе тебя все равно — никого.

Такое признание дорого стоило. И Денис это оценил. Он растроганно обнял друга. Так они и стояли в душевой, обнявшись — один в дорогом костюме, другой голышом. Зашедший в душевую посетитель, увидев такую картину, поспешил ретироваться.

— Набухаемся, может? — предложил Денис.

Артем покачал головой:

— Не поможет.

— Значит, совсем хреново, — заключил Денис.

Когда Артем поднялся к себе, Матвей застилал раскладушку. Увидев шефа, предложил:

— Может, вам чай сделать?

— Пытаешься замолить грехи?

— А что я такого сделал?

— Слил меня лучшему другу, — объяснил Артем.

— Просто я подумал, что вам сейчас надо с кем-то поговорить, — оправдывался Матвей. — Вот я, например, тоже с папой не особо общаюсь. Как вы примерно. Он мне на день рождения звонит — и все. А так я его даже не знаю…

— Вся проблема людей, выросших без отца, — задумчиво произнес Артем, — заключается в том, что они знают отца только со слов матери. А брошенные женщины не склонны хорошо отзываться о своих мужчинах.

— Вы думаете… он, может быть, не такой плохой, в принципе? — с надеждой спросил Матвей.

— Он может быть каким угодно. Но ты этого никогда не узнаешь. А если узнаешь — вряд ли захочешь об этом распространяться. А пока помолчи — мне надо позвонить.

Артем достал телефон и набрал номер следователя Терентьева.

— Это Артем, — сказал он. — Мне нужно знать, какие отношения были у вашей сестры с отцом Григория. Она его любила? Они жили в мире и согласии? Или как?

Следователь, который привык рано ложиться, не проявил особого восторга в связи с поздним звонком психолога. Но нужные сведения все же сообщил. Теперь Артем знал, как на самом деле обстояли дела в семье поэта Корзикова. И знал, как ему излечить Григория от его мании. Он повернулся к Матвею: