Си Джей Уотсон - Прежде чем я усну [litres]

– Это вы? – спрашиваю я.

– Нет, – улыбается он, – мы разного выпуска. Я тогда еще продолжал учебу. Химия.

Я поднимаю на него глаза:

– Когда мы поженились?

Он поворачивается ко мне, берет руку в свои ладони, и я поражена тем, какие у него мозолистые, немолодые руки, совершенно непривычное ощущение.

– Через год после того, как ты защитила докторскую. Мы встречались уже несколько лет, но ты, ну, мы оба считали, что надо подождать, когда ты закончишь учебу.

Что ж, разумно, хотя это решение, по-видимому, исходило от меня. А хотела ли я вообще выходить за него?

– Мы были без ума друг от друга, – сказал он, словно читал мои мысли. – И до сих пор без ума.

Я не знаю, что на это ответить. Улыбаюсь. Он делает глоток кофе и снова обращает внимание на альбом, который лежит у него на коленях, переворачивает несколько страниц.

– Ты занималась английской филологией, – продолжает он. – После окончания учебы сменила несколько работ. Секретарь, менеджер по продажам… По-моему, ты сама не понимала, чем хочешь заниматься. Я получил диплом бакалавра и учился, чтобы стать преподавателем. Несколько лет было тяжеловато, но потом дела у меня пошли в гору, и в результате мы живем, как живем.

Я осматриваю гостиную. Комфортно, стильный дизайн. Преуспевающий средний класс. Над камином картина в раме, лесной пейзаж. На каминной полке рядом с часами – фарфоровые фигурки. Интересно, участвовала ли я в выборе интерьера?

– Я преподаю в средней школе в этом районе. Сейчас я завуч, – говорит Бен, но в его голосе ни тени гордости.

– А я кем работаю? – задаю я вопрос, хотя на самом деле знаю единственно возможный ответ.

Он сжимает мою руку:

– Ты оставила работу. После несчастного случая. Ты не работаешь. – И, видно почувствовав мое огорчение, добавляет: – Тебе и не нужно. Я неплохо зарабатываю на двоих, у нас все есть. Мы хорошо живем.

Я закрываю глаза, кладу руку на лоб. С меня довольно, я хочу, чтобы он заткнулся. Больше информации мне не переварить, и если он не замолчит, я в конце концов взорвусь.

«Что же я делаю целый день?» – вертится на языке, но мне страшно услышать ответ, а потому предпочитаю промолчать.

Бен доел тост и отнес поднос на кухню. Вернулся уже в пальто.

– Мне пора на работу. – (Я почувствовала беспокойство.) – Не волнуйся. Я тебе позвоню. Обещаю. Просто помни: сегодня такой же день, как и вчера. Все будет в порядке.

– Но… – начинаю я.

– Извини, пора бежать, – перебивает он. – Да, перед уходом мне надо объяснить тебе кое-что.

Мы идем на кухню, и он показывает, где что лежит, что в холодильнике можно съесть на обед, а еще пластиковую доску на стене, к которой на леске подвешен черный маркер.

– Я пишу для тебя напоминалки, – говорит он.

На доске одинаковыми ровными буквами написано: Пятница и ниже: Стирка? Прогулка? (Взять телефон!) ТВ? Под словом Ланч Бен написал, что в холодильнике есть немного лосося, и добавил: Салат? В конце приписал, что будет дома к шести.

– Еще у тебя есть ежедневник, – говорит он. – В сумочке. Там в конце важные номера телефонов и наш адрес, на случай если ты потеряешься. И еще мобильный.

– Что?

– Телефон. Только без проводов. Его можно носить с собой и пользоваться вне дома, где угодно. Обязательно возьми его, если решишь куда-нибудь пойти.

– Хорошо, – произношу я.

– Отлично! – Мы идем в прихожую, он берет поношенный кожаный портфель. – Ну все, я пошел.

– Ладно, – говорю я, не зная, что еще сказать.

Ощущаю себя ребенком, которого родители, уходя на работу, оставляют дома одного. Кажется, сейчас услышу: «Ничего не трогай! И не забудь принять лекарство!»

Он подходит и целует меня в щеку; я не отстраняюсь, но и не целую его в ответ. Он собирается открыть дверь и вдруг оборачивается.

– Ой, чуть не забыл! – слишком громко произносит он, причем с неестественно радостной интонацией.

Пожалуй, он переигрывает. Очевидно, он заранее приготовил этот маленький спектакль.

Все оказалось гораздо проще, чем я думала.

– Мы сегодня вечером уезжаем, – говорит Бен. – На выходные. У нас ведь годовщина, и я решил забронировать кое-что. Ты не против?

– С удовольствием, – киваю я.

Он улыбнулся как будто с облегчением:

– Я уже жду не дождусь. Подышим морским воздухом, а? Это пойдет нам на пользу. – Он поворачивается к двери. – Я позвоню тебе попозже. Проверить, как дела.

– Да, – отвечаю я. – Позвони, пожалуйста.

– Я люблю тебя, Кристин. Всегда помни об этом.

Он закрывает за собой дверь. Я возвращаюсь в гостиную.

Немного позже, около полудня. Я сижу в кресле. Посуда вымыта, тарелки аккуратно стоят в сушке. Белье крутится в машине. Я придумала, чем себя занять.

Но сейчас я чувствую опустошенность. Бен сказал правду. У меня нет памяти. Ничего не помню. В доме нет ни единой вещи, которую я бы помнила. Даже фотографии – ни вокруг зеркала, ни в альбоме – не вызывают никаких ассоциаций, и с Беном у меня не связано никаких воспоминаний, не считая нашего утреннего общения. Как будто моя память стерта.

Я закрываю глаза, пытаюсь вызвать что-нибудь из небытия. Хоть что-нибудь. Вчерашний день. Прошлое Рождество. Любое Рождество. Свою свадьбу. Ничего.

Встаю, брожу по дому. Из комнаты в комнату. Медленно, словно дрейфуя. Веду рукой по стенам, по столам, по изгибам мебели… Но на самом деле ничего не ощущаю. Как же так получилось? Я размышляю. Рассматриваю ковры, разноцветные половички, фарфоровые фигурки на каминной полке, коллекцию декоративных тарелок на стене в кухне. Пытаюсь внушить себе, что это мое. Все это – мой дом, мой муж, моя жизнь. Но нет, это не принадлежит мне. Открываю шкаф в спальне, в нем висит незнакомая мне одежда – аккуратно, словно пустая оболочка некой женщины-невидимки. Женщины, в дом которой я проникла, попользовалась мылом и шампунем, надела халат и тапочки. Она затаилась во мне, как призрак, холодный и неприступный. Утром я со странным чувством перебирала белье в ящике, рассматривала трусы, лежавшие вперемешку с колготками и чулками, как будто боялась, что меня застукают. Когда я обнаружила в глубине шелковые трусики, колготки и чулки, мне стало ужасно неловко: такое белье покупают не только для себя. Наконец, положив все обратно в том же виде, я выбрала бледно-голубые трусики и подходящий лифчик, натянула плотные колготки, надела брюки и блузку.

Потом я села за туалетный столик, чтобы хорошенько рассмотреть свое лицо. Я осторожно подняла глаза на отражение в зеркале. Я разглядывала морщины на лбу и мешки под глазами, улыбнулась, увидела свои зубы, тонкие морщинки в уголках рта, «птичьи лапки» вокруг глаз. Я заметила пигментные пятна на коже, а на лбу странное бледное пятно, напоминающее не до конца прошедший синяк. Я нанесла немного тонального крема. Потом чуть-чуть пудры и румян. Мне представилась женщина – моя мать, как я понимаю, называвшая это боевой раскраской. И сегодня, после того как я накрасила губы и ресницы, это выражение было точно к месту. Я действительно ощущала, что готовлюсь к некой битве или битву готовят для меня.