Марк Бернелл - Ритм-секция [litres]

Я вспоминаю Кита Проктора.

– Наверное, был. Но из этого ничего не вышло.

– Почему нет?

– Он уехал. У него не было выбора.

Фрэнк целует меня, я же думаю о том, что он сказал. Меня вновь прибивает к берегу. Он прав. Я теряю аппетит к отмщению, потому что месть неспособна тягаться с любовью. Фрэнк воскрешает меня, возвращает к жизни. Если я не буду осторожна, велик риск того, что он сотворит из меня настоящего человека.

– Странно, – говорю с печальной улыбкой, – я всегда сопротивлялась таким моментам, как этот. По крайней мере, мысленно. Потому что в жизни их просто не было. Я их не допускала. Никого не подпускала близко к себе. Потому что так проще и безопаснее. Ни моих родителей, ни братьев, ни сестру. Мне было страшно впустить к себе в душу кого бы то ни было. Я воспринимала это как посягательство на мой внутренний мир. Но теперь все по-другому.

Фрэнк озадаченно смотрит на меня. Наверное, потому, что не привык слышать от меня такие признания.

– Что-то не так? – спрашиваю я его, когда молчание начинает затягиваться.

– Мне казалось, ты единственный ребенок в семье.

– Что?

– Ты говорила мне, что ты единственный ребенок в семье. А теперь упомянула братьев и сестру…

Я чувствую, что краснею. С моих губ готовы сорваться слова опровержения, но я вовремя ставлю им заслон. Я не могу лгать Фрэнку. Тем более сейчас. Не в момент, когда мы исповедуемся друг другу. Я уже и так налгала выше крыши, и мне не хочется испоганить ложью чувства, в которых я признаюсь ему. И все же я не могу сказать ему всей правды. Похоже, Фрэнк прочел что-то на моем лице. И мы оба знаем: настал поворотный момент.

Я делаю глубокий вдох.

– У меня были два брата и одна сестра. Теперь у меня только один брат, но мы не общаемся. Моих родителей тоже нет в живых.

Мои слова доходят до него не сразу.

– Почему ты раньше этого не говорила?

– Потому что не могла. И сейчас не могу. Вернее, не должна.

– Почему нет?

– Потому что это опасно для нас обоих.

Он с прищуром смотрит на меня.

– Чем ты занимаешься, Марина?

Я прикусила губу и тяну время.

– Когда ты говорил мне то, что сказал, ты ведь не шутил?

– Нет, конечно.

– Вот и я тоже не шутила. Что бы ни случилось, помни о том.

– А что должно случиться? – спрашивает Фрэнк.

– Пока не знаю .

– Послушай, я…

Я прикладываю палец к его губам, не давая ему договорить.

– Лучше не спрашивай. Не вынуждай меня лгать. Только не сейчас.

Похоже, он не знает, что сказать в ответ, и вместо этого смотрит в сторону.

– Я хочу быть с тобой, – говорю я ему. – Вот почему я должна быть честной. Если хочешь быть со мной, ты не должен мешать мне быть честной.

Он не отвечает на мои слова, но я и не жду.

И тогда я задаю последний вопрос:

– Если б нам потребовалось исчезнуть, скажи, ты мог бы с этим жить?

Саксофонист у подножия эскалатора на станции «Пиккадилли-серкус» играет вещь Глена Миллера «В хорошем настроении». Пассажиры бросают монетки на грязное одеяло, которое он расстелил у своих ног. Акустика станции восполняет убогость исполнения.

Петра посмотрела на часы. Она явилась на пять минут раньше назначенных четырех. Поднявшись на эскалаторе наверх, прошла через турникет и – как и велел ей Реза Мохаммед – направилась к телефонам-автоматам. Оба мужчины были уже там. Миркас и Юсеф. Оба кивнули ей, но не сказали ни слова.

Пройдя по Шафтсбери-авеню, они свернули на Уордор-стрит. Петра, как могла, пыталась не думать о близости к своему прошлому. Здание, в которое они вошли, в бытность ее Лизой, когда к ней в гости пришел Кит Проктор, только строилось. Теперь оно было открыто. Снаружи фасад навевал смутные мысли о стиле ар-деко, но внутри это был обычный лабиринт безликих офисных помещений. Первый этаж занимали ресторан и бар: оцинкованные столы, белые стены, обилие стекла, острых углов и пустого пространства. Входом на верхние этажи служила дверь слева от ресторана. Если верить медной табличке рядом с дверью, в здании расположились кейтеринговая фирма, кинокомпания под названием «Юникорн филмз», турагентство, администрация одной швейной фирмы и секретарское агентство.

Турагентство располагалось на верхнем этаже. Интересно, подумала Петра, не проще ли было заказать билеты в офисе «Ар-Джей-Эн трэвел»? Скорее всего, такая конспирация – часть тех строгих мер безопасности, на которых настаивал Серра. Все должно быть раздельно. Разделяй и властвуй. Не допускай, чтобы одна часть плана ставила под угрозу другую и тем самым весь план целиком.

Офис имел форму буквы Г. На стенах над спинами клерков висели плакаты с изображением полей для игры в гольф на Бермудах и развалин мексиканских пирамид. Юсеф обратился к тощей женщине в поношенном бирюзовом кардигане. Из угла ее рта торчала сигарета. Покопавшись в выдвижном ящике, до отказа забитом бумагами, она вытащила пакет – вернее, пухлый конверт, скрепленный резинкой, – и вручила Юсефу. Тот положил его во внутренний карман своего нескладного серого пиджака.

Они уже наполовину спустились по лестнице с третьего этажа, когда из офисов кинокомпании «Юникорн филмз» показались двое мужчин. Выйдя на лестничную площадку, они посмотрели на троих визитеров, спускавшихся по лестнице им навстречу. Внимание Петры мгновенно привлек тот, кто был пониже ростом. Спустившись ниже, она узнала плохую кожу, глаза навыкате и желтые кривые зубы. Впрочем, узнала не только она. Узнал и он. Ее. От удивления его голос сорвался на хрип:

– Да что б мне провалиться на этом месте!

Дин Уэст.

Причем все в том же бордовом, до колен, кожаном пальто, какое Петре запомнилось из ее прошлого. Под пальто – черная водолазка, еще одна его любимая одежонка, камуфляжные армейские штаны и ботинки «Катерпиллар» на толстой подошве. Телохранитель за его спиной был явно новый, но при этом представитель хорошо ей известной породы: верзила, короткая, похожая на щетину стрижка, темно-зеленый костюм «Армани» и бриллиант в ухе.

– Вот так гребаный сюрприз! – пробормотал Уэст. – Как жизнь, Стеф?

Собственное имя парализовало ее.

– А ты, я смотрю, стала очень даже ничего. Перестала красить башку, нарастила на кости мясца… Небось и берешь теперь вдвое больше?

Петра посмотрела на Миркаса и Юсефа. Те недоуменно переглядывались.

– В чем дело, Стеф? Нельзя говорить, пока не получишь добро от своих дружков? Готов поспорить, ты и по улице ходишь за спинами этих ублюдков… Барри говорил, будто ты начала трахаться с арабней в Мейфэре, но я сказал ему: «Да ладно тебе». Никогда не поверю, что эти скряги станут отстегивать по пятьсот и больше на затасканную шалаву вроде нашей Стеф. Похоже, я ошибался.