Джон Харт - Безмолвие

– Эти цветные – вполне приличные люди. Не думаю, что они нас обидят.

– Я не о них говорю, и ты это знаешь.

– Нам нужна еда.

– Знаю, что нужна. Но разве обязательно охотиться там?

Она выпрямилась, и в ней на мгновение проступила прежняя твердость. Рэндольф хотел ответить, успокоить, но они оба знали правду.

– Больше охотиться негде. Даже кроликов и тех почти не осталось, а ты знаешь, что говорят про кроликов. – Он думал, что шутка заставит ее снова улыбнуться или отчитать его за мальчишескую дерзость. Но ей было не до этого из-за голода и страха. – Дело не только в нас. Надо думать и о других.

Рэндольф имел в виду Чарли и Герберта, старых друзей, чьи семьи тоже голодали. В таком же положении был весь округ – из-за безработицы, бедности и холодной зимы, которая никак не кончалась.

– На болоте легко заблудиться, – сказала мать. – Некоторые возвращаются едва живые, полоумные, а другие до сих пор шарахаются от тени и рассказывают такое, что жуть берет.

– Знаю. Но со мной ничего не случится.

– Обещай, что будешь осторожен.

– Буду.

Она взяла его за руку. В кухне горел огонь, но рука у него все равно была холодная.

– Держись подальше от цветных. И берегись тонкого льда.

– Все промерзло. Никакого тонкого льда уже нет.

Он думал, что логика поможет, но в ее глазах и морщинках снова блеснули слезы.

– Чарли может заблудиться, – напомнила мать. – Он все время путается, а Герберт неловок с ружьем, так что держись позади него или сбоку.

– Знаю. Я о них позабочусь.

– И еще одно. – Мать сунула руку в карман фартука, достала латунную зажигалку и протянула сыну. – Твой отец принес ее с войны, и она была очень дорога ему. – Она поправила на сыне куртку, разгладила, обтянула. – На прошлой неделе я заправила ее в городе, думала отдать тебе. Он был хороший человек, твой отец. Если б не война, если б не то, что она сделала с ним, он никогда не оставил бы нас. Хочу, чтобы ты верил, когда я это говорю. Ты можешь сделать это для меня? Можешь верить мне, когда я говорю, что так оно и есть? Что он был хорошим человеком?

Рэндольф смотрел на металлический цилиндр, недавно отполированный, но старый, в царапинах и вмятинах. Зажигалку он помнил смутно – какие-то воспоминания сохранились, но они были скорее воспоминаниями о давней мечте. В любом случае он мог представить отца, каким тот был ближе к концу; помнил, как отец сидел перед камином с зажигалкой в руке, в вязаном шарфе, скрывавшем изуродованную половину лица. Он крутил зажигалку в длинных пальцах, наблюдая за отсветом пламени на металле. Да, отец, наверное, дорожил этой штуковиной – тут мать была права, – но в какие бы места ни уводили его эти блики, какие бы воспоминания ни пробуждали, ничто не остановило его, когда он встал на колени у реки и вышиб себе мозги вместе с макушкой.

Во дворе Рэндольф поднял воротник, защищаясь от снега, прошел к дорожке и, оглянувшись, посмотрел на дом. Маленький, некрашеный, он был одного цвета со снегом, слякотью, старым амбаром и замерзшим железом. Ветер подхватывал выходящий из трубы дым, и Рэндольф помахал матери, неясной фигурке за замерзшим стеклом. Она помахала в ответ. Глядя на нее сквозь падающий снег, он чувствовал, как снежинки ложатся на плечи и шапку. За два месяца ветер намел сугробы к стене дома и старой, ржавеющей во дворе машине. Рэндольф поднял руку повыше и направился к дороге, зная, что если задержится, мать так и будет стоять у окна, пока не потухнет огонь и из кухни снова уйдет тепло.

Спрятав под шарф подбородок, он неслышно зашагал по снегу. За спиной у него висел рюкзак, а в нем – брезент, одеяла и куски вощеного холста, завернуть мясо и не дать просочиться крови. Винтовка – прикладом вверх, чтобы снег не попал в дуло, – оттягивала левое плечо. У края дороги он оглянулся в последний раз, но дом скрылся за белой пеленой, что было только к лучшему.

Герберт и Чарли уже ждали его, и представшая глазам Рэндольфа картина не вписывалась в рамки здравого смысла.

– И всё? Это всё, что вы взяли?

Он ткнул пальцем в Чарли, щуплого, обидчивого мальчишку с узким лицом и карими глазами. Шустрый и сообразительный, но беззаботный и рассеянный, он совсем утонул в отцовской вощеной куртке.

– Я справлюсь, – сказал Чарли. – Ты же сам знаешь.

– Дай сюда. – Рэндольф забрал у него ружье, осмотрел со всех сторон и с недовольной миной вернул владельцу. – Двадцать второй. Мелкашка.

– Думаешь, я сам не знаю? Ну ты даешь…

– И кого ты собираешься убивать из этой штуки? Белок?

Чарли закинул ружье на плечо.

– Отец спит, а карабин у него возле кровати. Сам знаешь, он от малейшего шума просыпается. Он и так взъярится, что я у него куртку и флягу взял. А если б поймал с его любимым стволом, исполосовал бы ремнем вдоль и поперек, и что бы вы тогда делали?

Чарли был прав. Джакс Картер славился буйным нравом и однажды избил человека до полусмерти лишь за то, что тот нечаянно задел его чашку с кофе. Причем случилось это воскресным утром возле баптистской церкви. Из-за позаимствованной куртки у Чарли могли возникнуть проблемы. Из-за карабина его могли убить.

– И вообще, ты посмотри лучше на этого придурка. – Чарли показал на Герберта, у которого не было вообще ничего, кроме фляги и почти пустого рюкзака.

– Что такое? – спросил Рэндольф. – Где твой дробовик?

Его явное неудовольствие и разочарование не повергли Герберта в трепет. Рэндольф был старше, но в прочих отношениях и в драке они не уступали друг другу. Стычки между ними случались, но по большому счету эти двое были почти братьями. Оба родились в одной и той же больнице, только с разницей в две недели, оба одинаково крепкие и голубоглазые. Рэндольф был, наверное, чуть сильнее, но Герберт смышленее, и все это знали. Учителя. Родители. Спокойный голос и ровный взгляд – так он познавал мир.

– Патронов нет. Что толку тащить ружье без патронов.

Спорить Рэндольф не стал. Патроны к дробовику попадались так же редко, как и деньги, и те, у кого водились лишние, дорожили ими, словно золотыми монетами. Он сам видел, как за один патрон купили шерстяные варежки, кадку масла и пару старых очков. Без патронов невозможно охотиться, а без охоты бедно на столе. У Рэндольфа осталось пять патронов для «Спрингфилда», и он представить не мог, что будет делать, когда они кончатся. По ночам он молился, чтобы поскорей пришла весна, чтобы лето принесло урожай и какую-нибудь работу. Он мог писать, и считать, и делать все то же самое, что и любой взрослый мужчина из местных. Вот только работа в здешних местах встречалась так же редко, как патроны, кролики и шоколадки.

Чарли топнул ногой по снегу.

– Так мы идем или как?

Рэндольф бросил взгляд на дом, надеясь, что мать слишком далеко и не видит, с каким вооружением они выступают. Она бы разволновалась, но давать задний ход было уже поздно. Он пожал плечами.