Андерс де ла Мотт - Конец лета

— Звони, если что, у тебя есть мой мобильный.

Вероника кивнула, неловко обняла его.

— Ты свободна в выходные?

— Совершенно свободна. — Она подумала, что брат предложит пообедать или поужинать вместе. И сообразила, что попала в ловушку, лишь когда она захлопнулась.

— Не хочешь съездить домой на пару дней? Ты давно там не была. Папа обрадуется. В воскресенье мамин день рождения. Ты знаешь, что это для него значит.

— Я подумаю, — промямлила Вероника. Обычные отговорки явно не сработают. В лицо врать труднее, чем по телефону.

— Хорошо, — сказал Маттиас, словно они уже обо всем договорились. — Увидимся там завтра после обеда, тогда и поболтаем. А сейчас мне пора.

Он завел мотор, прежде чем Вероника успела запротестовать. Опустил забрало и помахал ей, медленно выезжая на дорогу.

Вероника еще долго стояла на улице. Минут десять она собиралась с духом, чтобы подняться в квартиру. Неприятное чувство так и висело тут невидимым туманом. Дома Вероника открыла окно, пытаясь изгнать этот туман, а потом еще мыла полы, пока комнаты не пропахли жидким мылом. От усилий она вспотела и отправилась в спальню, снять рубашку. Оставшись в одном лифчике, Вероника встала перед окном. Прислонилась к оконной раме и стояла так, пока напряжение не отпустило. Шрам на правой руке злобно покраснел, но не чесался.

Через некоторое время — может, через час — она позвонит Маттиасу и объяснит, что, к сожалению, у нее возникли затруднения и она и в этот раз не сможет приехать домой на мамин день рождения. Он не слишком удивится — пожалуй, даже разочарован не будет.

Вероника зашла в гардеробную за чистой рубашкой. Под одной из полок стояла табуретка из «Икеи» — выдвинутая, хотя Вероника отлично помнила, что поставила ее в угол.

С полки высовывался край коробки с печальной коллекцией. Вероника осторожно, дрожащими руками достала ее. Крышка на коробке лежала косо.

Этот узкий проселок не найти, если не знаешь точно, где искать, думал Монсон. Две едва заметные колеи вдоль низкой каменной стены, зажатой между пашнями. В районе много одинаковых полузаросших тракторных дорог, и ни одна из них не обозначена ни на какой карте.

Одно колесо съехало в яму, отчего «сааб» царапнуло о травянистую центральную полосу. Буре выругался.

— Черт, машина служебная, почти новая. Ты уверен, что Роотова баба не наврала?

Монсон щитком приставил руку к глазам и оглядел поле до самого темного леса.

— Вон там! — Он указал на контуры низенькой крыши, еле различимой под кронами деревьев.

Они оставили машину посреди дороги и пошли дальше пешком. В грязи возле лужи виднелся грубый отпечаток шины. Вероятно, след оставил «амазон» Роота, и пока Буре фотографировал отпечаток, Монсон решил осмотреться. Небольшая насосная располагалась на границе между полем и лесом, как и сказала Нилла.

Стены из желто-коричневого кирпича с годами покрылись зеленым налетом. Крыша просела под моховым покрывалом, а оставшуюся на своих местах черепицу лизали листья. Казалось, что дом присел, пригнулся. Словно сжался, желая спрятаться в тени.

При виде этой хибары без окон и темного леса позади нее Монсону отчего-то стало неприятно, и он далеко не сразу сообразил, почему. Тишина. Не стрекотали сверчки, не пели птицы — ни в поле, ни в лесу. Только еле слышный шум, когда слабый ветер шевелил кроны деревьев.

Подходя к двери в коротком торце, они услышали какой-то звук. Хриплое тявканье, почти вскрик, где-то в лесном сумраке. Оба инспектора замерли.

— Это еще что? — спросил Борг.

— Лиса, — сказал Монсон. — Взрослому мужчине бояться нечего.

Борг злобно глянул на него, а его коллега усмехнулся. Монсон ощутил, как пот снова заструился по спине. Жара стояла удушающая, все это лето ощущалось, как долгое сидение в парилке.

На двери насосной были железный засов и основательный висячий замок, но Борг с первой же попытки нашел на связке Роота нужный ключ. Дверь бесшумно скользнула вперед, выпустив прохладный влажный воздух и тошнотворный запах, более чем знакомый Монсону. Запах гниющего мяса.

Он молча взглянул на городских. Буре зажег фонарик, захваченный из багажника машины, и двинулся вперед.

Насосная, площадью примерно в тридцать квадратных метров, была пуста до самой крыши. Насос, который когда-то здесь находился, убрали, наверное, еще в шестидесятые, когда коммуна провела воду в соседние хозяйства. Но влага и холод из расположенного внизу подвала въелась в стены. И смешалась с запахом гниения и крови.

С потолка свисали три туши. Крюки из нержавеющей стали воткнули животным в тонкие шеи, а потом туши подняли при помощи цепей и блоков, закрепленных на потолочных балках.

Животы и грудные клетки зияли пустотой, копыта болтались сантиметрах в двадцати от каменного пола, заляпанного кровью. Свет фонарика отражался в пустых блестящих глазах, и оба городских полицейских остановились.

— Две молодые косули и один благородный олень, — констатировал Монсон. — Ни на тех, ни на других охотиться в это время года нельзя.

Конус света от фонарика описал круг; наконец Буре нашел выключатель — раздался щелчок, две люминесцентные лампы мигнули и тускло загорелись. Возле длинной стены обнаружился погнутый морозильник, а в дальнем углу помещения — низенькая дверь. Буре сунул фонарик в карман и достал фотоаппарат. Щелканье эхом прокатилось между каменных стен.

Монсон подошел к морозилке. Достаточно большая, чтобы вместить взрослого мужчину, а уж пятилетнего мальчика — и подавно. Белую крышку покрывали кровавые отпечатки пальцев. Монсон осторожно приподнял ее. Сделал глубокий вдох. Подготовился.

Морозилка была поделена на две большие камеры. В правой лежали примерно два десятка аккуратно помеченных бумажных пакетов разного размера: «Фазан, июль 1983», «Седло косули, июнь 1983», «Окорок оленя, июнь 1983».

В другом отделении оказались большие прозрачные пластиковые пакеты. Монсон взял один: черно-белая барсучья шкура. Борг заглянул ему через плечо.

— Ну?

Монсон обескураженно покачал головой.

— Только куча мяса и шкур, которые Роот еще не успел продать.

У противоположной длинной стены стоял верстак из нержавеющей стали, тоже покрытый пятнами крови, а над ним висела доска с инструментами — с десяток ножей и разделочных топориков разного размера. На электрической плите высилась большая кастрюля. Борг сдвинул крышку и тут же попятился.

— Дьявол его раздери, это еще что за хрень?!

Монсон заглянул в кастрюлю. Из черно-серой жижи торчали рога. Жижа невыносимо воняла.

— Череп косули, — сказал Монсон. — Рога выглядят вполне прилично. Покрыть бронзой или посеребрить. Роот вываривает мясо, чтобы продать рога.