Рени Найт - Секретарь

– Трудно вспомнить, столько времени прошло.

– Сколько, говорите, вам тогда было?

– Восемь.

– Ах да. Слишком рано, чтобы лишиться матери. – То же самое она сказала на моем собеседовании. Слово в слово. – Как печально, что вы не помните ее лица… Так вы, значит, возвращались домой из школы… – мягко вернулась она к прежнему разговору, побуждая меня продолжать.

– Да. Идти пешком до дома было совсем близко. Пятнадцать минут, и перейти только одну оживленную улицу. Мне не разрешалось переходить ее одной. Вот почему мама всегда за мной приходила. Когда мы были уже на середине проезжей части, откуда-то появился грузовик. Он сбил ее.

Мина протянула мне еще платок.

Мне вспомнился рев того грузовика и то, как у меня на глазах мама исчезла под ним. Мне, ребенку, показалось, что ее съели живьем.

Вот тогда-то мне и привиделось мельком мамино лицо – будто она находилась здесь же, в спальне, слушая, как я рассказываю историю ее смерти. Я не сразу сообразила, что это мое собственное отражение смотрит на меня из зеркала на туалетном столике за спиной Мины. Ты вылитая мама, Кристина , часто говорили мне в детстве. Глядя поверх плеча Мины, я видела себя в зеркале сопливой восьмилеткой с блестящей мокрой дорожкой под носом. Я вытерла ее платком. Мина вызвала призраков из моего прошлого, и теперь они соперничали за мое внимание.

– Я не понимаю, Кристина: вашу маму сбила машина, а вас нет? Она оттолкнула вас с дороги?

– Не помню.

– Возможно, вы вспомните, если попытаетесь, Кристина.

Я закрыла глаза и услышала, как часы у постели отсчитывают секунды.

– Когда ее сбили, я уже стояла на тротуаре с другой стороны улицы.

– Значит, вы, должно быть, убежали от нее.

Мне хотелось, чтобы Мина посочувствовала мне, жестом утешения положила руку на плечо, а она ломала голову над моим рассказом, пытаясь разобраться в нем.

– Так вы побежали вперед через дорогу, а мама бросилась за вами?

Она ждала, когда я заполню паузу. И я подчинилась.

– Да.

– Кошмар какой. Ужасно для вас – носить в себе такое чувство вины. Я же вижу, оно до сих пор с вами. – Она нахмурила лоб, склонила голову набок – выдала все внешние признаки сочувствия. – Но вы же были ребенком, Кристина. Напрасно вы себя вините. – Она обернулась к зеркалу. – Боже, вид у меня ужасный, – сказала она.

– Извините, что я расплакалась, Мина. Я об этом никогда не говорила.

– Правда?

Надувая щеки, она нанесла на них румяна.

– И даже с вашим отцом?

– Нет, ни разу.

– Печально. Вам было бы полезно услышать, что вы не виноваты – или хотя бы что он не винит вас в ее смерти. Видимо, поэтому груз оказался настолько тяжким. Вам хотелось бы знать, что отец простил вас. – Она грустно улыбнулась мне в зеркале. – Не тревожьтесь так, Кристина. Вы не упали в моих глазах. Вы же были совсем ребенком. И потом, это наш секрет. Я растрогана тем, что вы доверили его мне. Итак… вы захватите с собой поднос, когда пойдете вниз?

Я надеялась, что церемония памяти лорда Эплтона отчасти восстановит его репутацию, чтобы люди помнили, каким он был, а не каким стал. Возможно, я пыталась искупить вину за роль, которую сыграла в его отставке. В тот вечер в Собрание Уоллеса я шла с тяжестью на душе, однако ее несколько смягчила пустяковая добрая услуга, оказанная мною по пути. Кто-то обронил перчатку, и я нашла ее хозяина. Благодарность незнакомца – теплая улыбка, сердечное «спасибо» – окатили меня настолько приятной волной, что к приходу в Собрание мне полегчало.

Мне хотелось, чтобы лицо лорда Эплтона было первым, что увидят приглашенные, поэтому я распорядилась, чтобы слайды с его фотографий, сделанных в расцвете лет, проецировали на заднюю стену зала. Когда вошла Мина, я наблюдала за ней в ожидании если не слез, то хотя бы мимолетного выражения нежности на лице. Но на нем был написан лишь вызов.

Пока собирались приглашенные, я взяла бокал красного вина, поднялась по лестнице и оглядела зал сверху. И невольно восхитилась плодами своих трудов: Моцарт в исполнении струнного квартета, роскошные композиции из цветов, элегантные канапе на серебряных подносах. Здесь, в стороне от толпы, мне было комфортнее, и я задумалась: неужели и Дженни Хэддоу чувствует себя среди гостей не в своей тарелке? Недавно я заметила, как она, в элегантном зеленом шелковом платье, одиноко стояла, наблюдая за происходящим словно из-за кулис. Мы здесь ни рыба ни мясо – личные помощники, не совсем родня, не вполне друзья.

Поискав в толпе Мину, я заметила ее прямо подо мной, беседующей с председателем совета директоров гигантской конкурирующей сети супермаркетов, одним из тех людей, которых она предпочла бы не звать, но, взвесив все за и против, все-таки пригласила. Этого человека Мина презирала, и я сразу поняла, что он ей осточертел, хоть и не подозревал об этом. Все признаки были налицо, если знать, как их истолковать. Ее подмывало улизнуть, я увидела, как она по-кошачьи прищурила глаза, улыбнулась, потом коснулась его рукава – легонько задела ладонью – и удалилась плавной походкой танцовщицы. Мина пробиралась сквозь толпу, пока не очутилась в объятиях жены премьер-министра. Они расцеловались, и, кажется, жена премьера еще раз извинилась за отсутствие своего мужа. Мина же искусно скрыла разочарование. Ни к чему внушать чувство вины тем, кто влиятельнее вас, – это она хорошо понимала. Им свойственно рано или поздно выплескивать накопившееся раздражение на тех, из-за кого оно возникло. Или, хуже того, дистанцироваться от них.

Когда пришло время произносить речи, я увидела, как Мина вышла вперед. Она открыла рот, чтобы заговорить, и я тоже – мои губы в точности повторяли движения ее губ. Я знала эту речь наизусть, и хотя далеко не все слова в ней были моими, я вставила в нее несколько любимых выражений отца Мины – тех самых, которые она терпеть не могла при его жизни, а теперь, когда его не стало, так выразительно произносила.

– Мой отец гордился своей работой в сфере, которую он называл торговлей. Для него это была торговля, а не бизнес, и я благодарна ему за то, что он научил меня высоко ценить разницу .

Он свято верил в идеалы философа и революционера Томаса Пейна [3] Томас Пейн (1737–1809) – англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный «крестным отцом США». , говорил о вселенской гармонии применительно к фермеру, который продает выращенную им пшеницу, и коммерсанту, который ее покупает. Он был бизнесменом, наделенным совестью и уверенным, что прибыль не следует получать за чужой счет. Эту веру он прививал мне с малых лет, и нынешняя компания «Эплтон» следует ей, сделав ее основой своей этики .

Чуть позже я вернулась в большой зал, чтобы отыскать Дженни Хэддоу, прежде чем она уйдет. Я застала ее прощающейся с незнакомым мне мужчиной и ждала неподалеку, пока он не отошел.