Михаил Ахманов - Крысолов

А зря! Временами не мешает знать, что мы едим, что пьем и что жуем.

Я поднялся в номер, принял душ, побрился и переоделся, затем решил позавтракать. Пока допивал кофе с бисквитом, чистку бассейна закончили, но ни один постоялец не спешил плюхнуться в голубовато-хрустальные воды. На лежаках и шезлонгах тоже не было никого, зато портье с мрачной миной наблюдал, как немка со своими отпрысками и багажом садится в такси. За ней отбыли гомики, полдюжины англичан, две наши супружеские пары из Питера и еще кое-какой излишне впечатлительный народец. Санчес тоже был мрачен: на завтрак явилось всего человек двадцать, и среди них – полковник Гоша с красными, как у вампира, глазами. Я подумал, что ему бы клофелиновая жвачка не помешала, обеспечив разумную экономию средств. Хотя кто его знает? Вполне возможно, цена чудодейственной жвачки была побольше, чем у бутылки «Столичной».

Ко мне за столик подсели Гриша с Лешей и завели разговор о том, что, в силу прискорбного случая, есть возможность переменить прописку. Я ответил, что собираюсь купаться в море, что вполне доволен «Алькатразом» и не хочу съезжать, что у меня тут завелись друзья, включая бармена Санчеса, и все мы должны поддерживать друг друга в горестях, хранить российские традиции, бодриться и не кукситься. Затем я отоварил свою карточку, и мы, как положено, выпили не чокаясь – за упокой души Бориса.

Весь этот день я провел на пляже – разумеется, под неусыпными взорами братцев-лейтенантов. Лев – тот, что с усиками – намекнул, что ожидается приезд большого начальства, но других скользких тем не касался; Леонид же был немногословен, как его тезка, спартанский царь, защитник Фермопил. По небу скользили облака, дул приятный ветерок, температура опустилась с тридцати восьми до тридцати – уже не африканский зной, а просто теплая погода. Мы отобедали в индийском ресторанчике на набережной, съели цыпленка под соусом кэрри, окунулись два-три раза и возвратились к ужину в отель. Я отметил, что Дика Бартона нигде не видно, поразмышлял о судьбе своих вкладов в банке «Хоттингер и Ги» и в восьмом часу поднялся в номер, собираясь предаться дальнейшим раздумьям в плане сложившейся ситуации.

Однако мои намерения были нарушены.

Только я вышел на балкон, вдохнул прохладный вечерний воздух и закурил сигарету, как в дверь постучали. «Кам ин!» – крикнул я, решив, что сейчас повидаюсь с Бартоном; дверь отворилась, но вошел не зулус из Таскалусы, а остроносый майор Иван Иванович Скуратов. Был он запылен и мрачен, в пропотевшей рубашке и панаме военного образца. И тянуло от него неприятными запахами – теми, какими пропахли морги и полицейские участки во всем мире. Во всяком случае, что касается моргов, я мог положиться на личный опыт.

Не здороваясь, он подошел к креслу, сел, снял панаму и вытер ею вспотевший лоб. Потом уставился на меня суровым прокурорским взглядом.

Пришлось поздороваться первому.

– Не рад вас видеть, Иван Иваныч. Встречаемся в третий раз, и дважды – при трупах моих знакомых. Боюсь, это стало дурной традицией.

– Майор Чернозуб – не ваш знакомый. Он выполнял задание, – отчеканил остроносый железным голосом.

«Майор Чернозуб… вот как его звали…» – подумал я и покачал головой.

– И что с того? Майор так майор, каленый пятак ему к пяткам… Мы чуть ли не подружились… – Я отправился к холодильнику, налил в стакан минеральной и протянул гостю. Он жадно выпил, бормоча: «Неплохо вы здесь устроились… Любопытно, за какие такие заслуги?» Вопрос был явно риторическим и остался без ответа – тем более что меня интересовали совсем другие материи.

– Значит, Борис у нас майор… А вы в каком же звании?

– Полковник ФСБ. Северо-западное региональное управление аналитических исследований.

– Поздравляю, – откликнулся я и налил ему еще один стакан. – Десяти дней не прошло, а вы уже полковник и служите не в УБОП, а в ФСБ. Стремительный рост в чинах! Может, покажете удостоверение?

На этот раз он пил воду мелкими глотками, дергая кадыком на жилистой шее и бормоча:

– Не будьте идиотом, Дмитрий Григорьевич… глот-глоп… такие удостоверения за рубеж не берут… глот-глоп… а берут паспорт и справку… глот-глоп… а в справке той написано, что я… глот-глоп… родной дядюшка Бориса Чернозуба… глот-глоп… и явился, чтоб увезти тело племянника на родину… глот-глоп… – Он отставил пустой стакан и сообщил: – Однако я – полковник ФСБ, и беседовать мы с вами будем, исходя из этой диспозиции. То есть я спрашиваю, вы отвечаете. Предельно точно и откровенно. Без всяких уверток и неуместного паясничанья. Вы меня поняли, Дмитрий Григорьич?

И в самом деле полковник, решил я, кивнув. Ничего не имею против полковников, даже из ФСБ, но этот остроносый тип не просто был полковником – он играл в полковника. Полковник ФСБ должен быть суров – особенно с нашим братом интеллигентом, со всякими физиками-шизиками, литераторами-дегенератами и прочими музыкантами сомнительных национальностей. Суров настолько, чтоб яйцеголовый интеллектуал тут же наложил в штаны и во всем сознался: как продал родину, как удавил жену, как утаил нетрудовой доход и как подделал банковское авизо. Должен заметить, что эта манера беседы никак не зависит от политического режима, авторитарного или демократического; это некий глобальный конфликт между шустрой лошадкой и всадником. Лошади – это мы, люди творческих профессий; мы стремимся свободно гулять в пампасах, но всадники-хозяева направляют нас к определенным и стратегически важным целям. К атомной бомбе, например, к теории расового превосходства, к марксизму, неопозитивизму и соцреализму, к ваянию статуй вождей и отцов нации. Или, как в данный момент, к приятной беседе. Я спрашиваю, вы отвечаете… Предельно точно и откровенно… Поняли, Дмитрий Григорьич?

Бывший майор Скуратов коснулся переносицы, с отвращением оглядел свою пропотевшую рубаху и произнес:

– Первое: не демонстрировал ли Чернозуб что-то необычное? Какую-нибудь странную вещицу? Второе: кому демонстрировал? Вам, или имелись еще зрители?

– Отвечаю точно и откровенно, – сказал я. – Демонстрировал. Вчера вечером, в садике при отеле. Мне и гражданину США Ричарду Бартону. Чернокожий, лет тридцати восьми, здоровый, как лось. Служит в компании «Фортуна Индепенденс», Таскалуса, штат Алабама. Это, как я понимаю, к востоку от великой реки Миссисипи… – Выдержав паузу, я поинтересовался: – А что это было, полковник?

– Называйте меня Иваном Ивановичем, светиться нам ни к чему, – сказал остроносый. – А был это следственный эксперимент.

– Неудачный, – заметил я.

– Как сказать, – не согласился Иван Иванович. – Если б мы знали его результаты…