Грир Хендрикс - Безымянная девушка

Глоток бренди. Томас успокаивающе накрывает рукой мою ладонь. Следующие фразы я произношу чуть дрожащим голосом:

– Несколько раз мне кто-то звонил и дышал в трубку. А потом, в прошлую субботу, я увидела ее здесь, у дома. Не пойму, как она узнала наш домашний адрес.

Томас ловит каждое мое слово. Я методично подвожу его к тому, чтобы он сам нашел надлежащий ключ к раздражающей головоломке, и, возможно, он уже начинает соображать. Однако следует подбросить ему еще кое-какую пищу для размышлений.

– Из соображений конфиденциальности я не вправе раскрывать о ней сведения. Скажу только, что уже первые сеансы тестирования выявили, что у нее… есть проблемы.

Томас поморщился.

– Проблемы? Как у той девушки, что участвовала в твоем проекте?

В ответ на его вопросы я киваю.

– Тогда понятно, – молвит он. – Не хотелось бы тебя волновать, но, по-моему, я тоже ее видел. У нее темные кудрявые волосы?

Теперь ваше появление в музее и кафе получило объяснение.

Опущенный взгляд маскирует выражение глаз: блеск торжества.

Томас наверняка думает, что меня одолевает вихрь других – тревожных – чувств, которые в силу профессиональной этики не могут быть озвучены. Дела всегда говорят лучше слов. Разумная жена Томаса не стала бы менять замок без веской на то причины.

Объятия Томаса дарят те же ощущения, что и его голос в темноте в вечер нашего знакомства. Ощущение надежности, покоя. Наконец-то.

– Я не подпущу ее к тебе, – твердо говорит Томас.

– К нам, ты хотел сказать? Если она и за тобой следит…

– Думаю, сегодня мне лучше заночевать здесь. Нет, я даже на этом настаиваю. А поспать я могу и в гостевой комнате. Как скажешь.

Его глаза полнятся надеждой. Я ладонью касаюсь его щеки. Кожа у Томаса всегда такая теплая.

Кажется, будто время остановилось. Мгновение кристальной чистоты.

– Нет, я хочу, чтобы ты был со мной, – шепотом отвечаю я.

Этот вечер смоделировали вы. Он однозначно предан вам на все сто .

Джессика, ваши слова сыграли решающую роль.

22 декабря, суббота

Этично ли выдавать себя за подругу умершей девушки, чтобы добыть информацию, которая спасет тебе жизнь?

Я сижу напротив миссис Восс в комнате Эйприл, где стены по-прежнему увешаны плакатами с вдохновляющими изречениями и фотоколлажами. На полке стоят в ряд романы. На ручке одежного шкафа висит корсаж с засохшим букетиком – элемент танцевального костюма. Создавалось впечатление, что здесь все сохранено, как было при Эйприл, а сама она просто вышла на минуточку из комнаты и вот-вот вернется.

На миссис Восс коричневые кожаные леггинсы и зимний белый свитер. Семья Восс – Джоди, мать Эйприл и вторая жена мистера Восса, который гораздо старше нее, – живет в пентхаусе высотного жилого дома с видом на Центральный парк. Комната Эйприл больше, чем вся моя квартирка-студия.

Миссис Восс сидит на краешке двуспальной кровати Эйприл, я – напротив, в простеганном светло-зеленом кресле у письменного стола. На протяжении всей нашей беседы руки миссис Восс находятся в постоянном движении: то она разглаживает невидимые складки на покрывале, то поправляет старенького плюшевого мишку, то перекладывает декоративные подушки.

Утром я ей позвонила и, представляясь, объяснила, что вместе с Эйприл училась в Лондоне, когда мы обе были студентками младших курсов университета. Миссис Восс изъявила желание встретиться со мной. Я на пять лет старше ее дочери, и, чтобы скрыть это, воспользовалась косметикой из своего рабочего чемоданчика: гладкая чистая кожа, розовые губы, коричневая тушь и подкрученные ресницы омолодили меня на несколько лет. Высокий «конский хвостик», джинсы и кеды «Converse» дополнили мой «юный» образ.

– Я так рада, что вы пришли, – уже во второй раз произносит миссис Восс. Я же тем временем незаметно оглядываю комнату, стремясь почерпнуть новые сведения о девушке, с которой у меня в чем-то очень много общего, хотя во всем остальном мы абсолютно разные.

Потом миссис Восс просит:

– Расскажи, что ты помнишь о ней?

– Что я помню… – Мой лоб покрывается испариной.

– То, что мне, например, не может быть известно? – подсказывает она.

Я никогда не была в Лондоне, но помню фотографии Эйприл в «Инстаграме», сделанные в том семестре.

Ложь легко слетает с языка, словно только и ждала подходящего момента. Тесты доктора Шилдс научили меня играть ту или иную роль, но это не изгоняет тошнотворного чувства, осевшего в животе.

– Она много раз пыталась рассмешить гвардейцев у Букингемского дворца.

– В самом деле? И как же? – оживляется миссис Восс, жаждая услышать неведомые ей подробности из жизни дочери. Новых воспоминаний об Эйприл у нее уже не будет, рассуждаю я, вот она и стремится почерпнуть все, что можно, из прошлого дочери.

Я бросаю взгляд на одетый в рамку плакат в углу комнаты Эйприл. На нем размашистым курсивом выведено: «Пой так, будто тебя никто не слышит… Люби так, будто тебе никогда не причиняли боль… Танцуй так, будто на тебя никто не смотрит».

Мне хочется «вспомнить» что-то такое, что порадовало бы миссис Восс. Может быть, размышляю я, если она сумеет представить дочь в один из счастливых моментов ее жизни, это несколько смягчит безнравственность моего поступка.

– Ой, она так смешно танцевала, – отвечаю я. – Гвардейцы и не думали улыбаться, но Эйприл клялась, что видела, как у одного из них дрогнули уголки губ. До сих пор перед глазами стоит ее танец… Я тогда чуть от смеха не лопнула.

– Неужели? – Миссис Восс подается вперед всем телом. – Она же танцы терпеть не могла! Что это на нее нашло?

– Так это она на спор. – Нужно как-то направить разговор в другое русло. Я пришла сюда не для того, чтобы потчевать скорбящую мать дурацкими выдумками.

– Мне так жаль, что я не смогла быть на похоронах, – произношу я. – Я живу в Калифорнии, только что вернулась в Нью-Йорк.

– Минуточку. – Миссис Восс поднимается с кровати и идет к письменному столу у меня за спиной. – Вот, возьмите программу службы. Здесь фотографии Эйприл разных лет. Есть даже лондонской поры.

Я смотрю на бледно-розовую обложку. На ней над именем Кэтрин Эйприл Восс – выпуклое изображение голубя и цитата курсивом: «И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка». Внизу – даты жизни и смерти Эйприл.

– Красивое изречение, – тихо молвлю я, сомневаясь, что подобрала верные слова.

Но миссис Восс с готовностью кивает.

– За несколько месяцев до смерти Эйприл подошла ко мне и спросила, знакома ли мне эта фраза. – В глазах миссис Восс появляется задумчивое выражение, губы раздвигаются в улыбке. – Я ответила: конечно, знакома; это строчка из песни «Битлз» «The End». Ей, разумеется, это ни о чем не говорило: они ведь были популярны очень давно. Мы загрузили эту песню на ее «Айфон» и прослушали вместе, надев по одному наушнику.