Камилла Стен - Мертвый город

Туне кивает, крепко сжимая зубы. Она больше не в состоянии сохранять непроницаемую мину на лице. Обнимает меня за шею – и я вижу, как напрягаются мышцы у нее на скулах, когда она ставит на землю поврежденную стопу, в то время как мы медленно плетемся по булыжному покрытию площади.

Макс явно заметил нас издалека. Мне становится интересно, как долго он сидел и наблюдал за нами, прежде чем за несколько коротких шагов оказался рядом.

– Что случилось? – спрашивает он меня, но отвечает Туне.

– Я провалилась сквозь лестницу, – говорит она коротко. – В здании школы. Доска оказалась гнилой.

– Нога? – спрашивает Макс.

Я киваю.

– Ты не мог бы найти, на что посадить ее?

Макс бегом устремляется к машинам, прежде чем я успеваю закончить фразу. Он роется в грузовом отсеке нашего автофургона и, достав оттуда сумку-холодильник, приносит ее, а я помогаю Туне расположиться на ней. Ее лоб блестит от пота, несмотря на холодный воздух; на виске синей полоской выделяется артерия.

Я сажусь перед Туне на холодные булыжники.

– Нам надо снять обувь, – говорю ей, а она закрывает глаза и кивает.

– Подожди, – слышу я голос Макса у себя за спиной. Оборачиваюсь. Он достает из кармана серебристый блистер с таблетками, выдавливает две на ладонь и протягивает Туне.

– Что это? – спрашиваю я его.

– Алведон [2] Торговая марка лекарства, распространенного в Швеции, основным лекарственным веществом в котором является парацетамол. , – говорит Макс.

Туне отрицательно качает головой и возвращает ему лекарство. На ее лице появляется гримаса боли, когда при этом движении ей приходится менять положение ноги.

– Сейчас нам надо снять обувь, – говорит она ему сквозь сжатые зубы. – Таблетки все равно не успеют подействовать.

– Но… – начинает Макс, однако я перебиваю его.

– Ты не мог бы принести аптечку? Она в машине Эмми и Роберта. Посмотри на переднем сиденье.

Макс задумывается на мгновение, но потом кивает.

– Конечно. Сейчас.

Сквозь ткань джинсов на моих коленях начинает проникать влага из мха, захватившего промежутки между булыжниками. Я смотрю на грубый ботинок Туне и поднимаю взгляд на ее лицо. Губы у нее побледнели.

– Надо посмотреть, нет ли у нас чего другого, что ты могла бы принять, – говорю я.

Туне качает головой.

– Я не знаю, какие болеутоляющие помогут, – отвечает она. – Просто сними его.

Начинаю развязывать сильно затянутый узел на ботинке, стараясь не думать о тихих сдавленных звуках, издаваемых ею, когда мои движения причиняют ей боль, как бы осторожно я ни пыталась действовать. Полностью вытащив шнурок, делаю паузу, а потом берусь за обувку двумя руками и смотрю на Туне.

– Готова?

Та кивает. Короткие волоски, выбившиеся из ее «конского хвоста», прилипли ко лбу. Я медленно тяну ботинок, а она молча терпит, так сильно сжимая зубы, что у нее белеют скулы. Только на самом последнем этапе, когда надо вытаскивать носок, не выдерживает и издает долгий протяжный стон, режущий мне слух чуть ли не сильнее, чем крик, услышанный мною, когда Туне провалилась сквозь лестницу.

С того мгновения у меня во рту так и остался привкус адреналина. И страх, охвативший меня тогда, пока полностью не покинул мое тело – он по-прежнему ощущается в суставах в виде боли. Я ставлю ботинок рядом с нами и смотрю на Туне. Глаза у нее прямо-таки блестят. Проводя рукой по своему лицу, понимаю, что щеки у меня влажные.

– Худшее позади, – лгу я, а она в ответ пытается улыбнуться, и каким-то образом это даже хуже, чем если б из глаз у нее полились слезы.

Снимаю чулок с ее ноги; на нем нет крови, и это в любом случае приносит облегчение. Но нога уже начала опухать, и кожа на ней покраснела.

– Я кого-то видела, – говорит Туне.

– Хорошо. Это, конечно, Макс с аптечкой.

– Нет, – произносит она тихо. – В здании школы. Я кого-то видела на первом этаже. Именно поэтому и пошла вниз.

Я поднимаю на нее глаза.

– Что именно?

Взгляд Туне спокойный, но губы по-прежнему бледные.

– Шаги, – отвечает она. – Я слышала, как внизу кто-то ходил.

– Но там никого не было, – говорю я, и Туне поджимает губы.

– Во всяком случае, не могло быть, конечно, – соглашается она.

Вздрагиваю. Вспоминается бледное лицо Эмми ночью. Я не могу удержаться от вопроса:

– Ты уверена… я имею в виду, ты уверена, что видела… на самом деле?

Никто из нас не успевает сказать больше ни слова, поскольку я слышу Макса, бегом приближающегося со стороны второго автофургона. В руке у него белая коробка.

– Вот, – говорит он и ставит ее передо мной. – Завалилась за штатив камеры, поэтому мне пришлось немного потрудиться…

– Спасибо, – отвечаю я и открываю ее. Достаю бинт, начинаю наматывать его на руку и, замечая уголком глаза, что Туне смотрит на кого-то, находящегося у меня за спиной, оборачиваюсь.

Через площадь к нам бегут Эмми и Роберт. Он несет все их вещи, и поэтому Эмми вырывается вперед. Наконец останавливается перед нами, тяжело дыша, вся в поту. Точно как и у Туне, на шее у нее болтается маска, напоминая жутковатое украшение.

– В чем дело? – спрашивает она. Ее взгляд прикован к задранной брючине Туне и распухшей ноге. – Что случилось?

– По их словам, она провалилась сквозь лестницу, – объясняет Макс.

– Это ты вызвала нас? – спрашивает Эмми у Туне.

Та непонимающе смотрит на нее.

– Я никого не вызывала.

– Но кто-то сделал это, – говорит Эмми. – Кто-то стонал по рации. От боли. – И смотрит на Роберта.

Туне засовывает руку в задний карман.

– У меня даже моей рации нет. Она, скорее всего, отлетела куда-то, когда я упала.

Эмми таращится на Роберта.

– Может, это мы и слышали? Наверное, она приземлилась на кнопку передачи при падении.

Роберт пожимает плечами, его карие беличьи глаза наполнены печалью.

– Пожалуй, – соглашается он. – Или она разбилась. В результате, наверное, в эфир пошел какой-то сигнал или что-то такое…

Эмми делает шаг вперед и садится так близко перед ногами Туне, что я теряю равновесие и слегка смещаюсь назад.

– Ты не против, если я прощупаю? – спрашивает она.

Туне пытается ответить, явно превозмогая боль:

– Алис уже…

Эмми, глядя на меня, говорит:

– Я закончила курсы по оказанию первой помощи.

Меня охватывает раздражение, но я понимаю состояние Туне и, поборов свою гордость, говорю:

– Действуй.

Щиколотка Туне уже опухла до предела.

Эмми осторожно трогает ее кончиками пальцев, и они погружаются в красную кожу. Затем бросает взгляд на Туне и бормочет «извини», когда та издает тихий стон.

– Ты принимала какое-нибудь обезболивающее? – спрашивает она.

Туне качает головой, и тогда вмешиваюсь я:

– У нее аллергия на болеутоляющие препараты. Это как-то связано с животом.