Белобров-Попов - Красный Бубен

Григорий Дроздов весь дрожал. Он все-таки не уберегся, и самое страшное – то, чего он больше всего боялся, – произошло. Завтра его уволят из рядов, и ни в какую гражданскую авиацию его никогда не возьмут, потому что Иншаков уж постарается. И совсем скоро ему заступать на пост у киосков. Нет! Лучше смерть!

Григорий надавил на штурвал, и самолет полетел к земле.

Когда Абатуров поднялся из подвала с доской, Леня Скрепкин уже пришел в себя.

– Вот, – сказал Абатуров, – я тебе досточку принес. Мы ее тебе сейчас привяжем, и будет у тебя сразу всё нормально… Ну… не сразу, конечно, но… – дед помахал ладошкой, – постепенно…

Леня посмотрел на деда, и Абатуров заметил, что у Лени поменялись глаза. Какие-то они стали другие. Абатуров не мог понять, какие именно.

– Погодите! Нет времени! – почти выкрикнул Скрепкин. – Потом!

– Когда потом-то? – Абатуров подошел с доской. – Нога у тебя переломана, дурила, если к ней теперь палку не привязать, у тебя кости в разные стороны разъедутся.

– Да хрен с ними, с костями! – закричал Леня. – Нет, говорю, времени больше! Потом всё! Бежать надо!

– Куда бежать? – Абатуров оперся на доску. – К вампирам в лапы? Ты, Леня, видать, когда с лесенки падал, маленько умом тронулся! Надо к твоей голове холодное приложить.

– Говорю же вам русским языком – не осталось у нас времени! – заорал Леня от отчаяния. – Сейчас самолет упадет сюда – и нам всем кирдык!

И тут все наконец-то услышали нарастающий гул.

– В подвал! – закричал Леня. – Все в подвал! Быстро!

Мешалкин и Абатуров подхватили под руки Скрепкина и потащили к подвалу.

– Шкатулка где?! – крикнул дед Семен. – Шкатулку взяли?!

– У меня в кармане она, в штанах! – ответил Юра.

Ирина подобрала автомат с расплющенным прикладом и побежала за остальными. Но было уже слишком поздно. Они не успели.

Правое крыло самолета срезало церковь почти до основания, как нож грибника срезает под самый корень красавец гриб. Самолет воткнулся в землю и взорвался.

От взрывной волны людей защитили остатки церковных стен, но сверху на них посыпались кирпичи, обломки перекрытий, известка и всё такое прочее. Буквально в полуметре от Ирины упал и раскололся надвое колокол. Огромный кусок стены рухнул рядом с ними, но никого не задел. После того как град камней и обломков закончился, на людей стали опускаться копоть и куски искореженного самолета, но и на этот раз никто не пострадал. Что-то уберегло людей.

Абатуров перекрестился.

– Спасибо тебе, Господи, что не оставил ты нас в тяжелую минуту и прикрыл нас своими милосердными руками от лютой смерти! – забормотал он.

Не успел дед договорить молитву, как сквозь еще не осевшую пыль и копоть к ним со всех сторон полезли вампиры. Дед Семен растерялся. У него не было осинового кола! Да и ни у кого не было. Колья остались под обломками. Единственное, что у них было – автомат с неизвестным количеством патронов и… и… дед Семен вспомнил про икону. Чудотворная икона так и висела у него на груди. Абатуров схватил ее и направил на монстров.

– Помоги, Господи!

Из иконы вырвался светлый луч. Он ударил одному монстру в живот и прожег в нем огромную дыру.

– Ха-ха-ха! – захохотал, как сумасшедший, Абатуров. – На тебе! Гадина червивая!

Ударил автомат.

– Береги патроны, Иринка! – закричал дед. – Стреляй одиночными!

Мешалкин увидел торчащий из-под обломков угол иконы Ильи Пророка. Он вытащил икону, стряхнул с нее пыль и направил на врага. Икона засияла, и из нее вырвался тонкий, но очень светлый луч.

– Ио-хо-хо! – Юра водил иконой сверху-вниз-справа-налево.

Монстры вспыхивали и падали на руины. Лучи икон встречались, перекрещивались и вновь расходились в темном небе, как лучи прожекторов над блокадным Ленинградом. Десятки монстров выбывали из игры. Но на их место становились новые и новые. Их было так много!

Леня Скрепкин подтянулся на локтях и пополз к Мешалкину. Ползти было трудно. Сломанная нога задевала за всё подряд, причиняя Скрепкину боль, от которой он едва не терял сознания. Голова, которой он ударился сначала об колокол, а потом об лестницу, гудела. Но Леня полз. Он должен был, во что бы то ни стало, сделать это… Иначе…

Скрепкин подполз сзади к Мешалкину, приподнялся, сунул руку Юре в карман, нащупал шкатулку, вытащил, сунул к себе за пазуху и пополз назад.

Юра, косивший иконой монстров, ничего не заметил. И слава Богу! Объяснять ему что-то времени не было, а если бы он заметил, у него наверняка бы появились вопросы. И это задержало бы Леню, а также отвлекло бы Юру от борьбы.

Скрепкин полз по обломкам кирпичей к месту, где чернела дыра подвала. До нее было всего-то каких-нибудь метров пять-шесть, но то, что идущему – близко, ползущему – далеко! Тем более, сил у Лени почти не осталось.

Кто-то схватил Леню сзади за шиворот и потащил. Ленино горло сдавил воротник рубахи, он стал задыхаться…

Петро Сухофрукт летел следом за Дроздовым и видел, как тот падал.

– Гриша! Гриша! – кричал Сухофрукт в микрофон. – Ответь! Что с тобой?! Гриша!..

Но Дроздов молчал. Молчал до самого конца, когда его самолет врезался в землю и взорвался. Петр был в шоке. Несколько минут назад он разговаривал с Дроздовым, всё было нормально… И вдруг, ни с того ни с сего, такой классный летчик, наверное, самый классный в их пятерке, падает, как камень… Сухофрукт снова попытался связаться с аэродромом. Но аэродром молчал. Что-то творилось. Петро это чувствовал седьмым летчицким чувством. Какая-то вокруг происходила аномалия. Связь пропала. Огни какие-то на земле. Гриша вот теперь… И вообще – что-то не то… Петру стало страшно. Холодок прошел по спине от копчика до затылка. Он понял, что если сейчас же не вернется на аэродром, с ним случится что-то ужасное.

Сухофрукт развернул самолет и полетел назад.

Что же я делаю? – Петро зажмурился. – Так же нельзя… Я не смог связаться с аэродромом, не доложил о гибели товарища… не осмотрел места происшествия… и теперь, как последний трус и раздолбай, вернусь на базу и буду мямлить, что я ничего не видел, ничего не знаю… Кем я буду? Полным обсосом! Испугался неизвестно чего и улетел!..

Петро снова развернул машину и полетел назад, к месту происшествия.

– И чего я испугался? – сказал он сам себе. – Самое страшное – потерять контроль над собой! – Но Сухофрукт знал, что испугался не зря, летчицкая интуиция сказала ему – сматывайся, Петро, отсюда живее, пока цел, и держись от этого места подальше! А летчицкая интуиция штука такая…