Райли Сейгер - Моя последняя ложь [litres с оптимизированной обложкой]

Я вспоминаю, как Вивиан толкает меня к щели в стене душевой. Там льется вода, и Тео напевает песню Green Day. «Ну же, – подначивает Вивиан. – Посмотри. Он не узнает».

– Эмма, – говорит он твердо.

Тео узнал меня.

Я медленно оборачиваюсь, не зная, чего ожидать. Часть меня хочет, чтобы он стал лысым и краснолицым, чтобы подступающий средний возраст наградил его раздувшимся животом. Другая часть хочет, чтобы все осталось неизменным.

Правда оказывается где-то посередине. Он, конечно же, повзрослел. Нет больше того рослого девятнадцатилетнего парня, которого я знала. Блеск юности сменился чем-то другим, теперь Тео выглядит более мрачным. Но годы его не испортили. Он стал более крупным – за счет мышц. Редкая седина и щетина добавляют ему привлекательности. Ему идет зрелость. Он улыбается мне, и я вижу, как около его глаз и рта появляется несколько морщин. Тео еще красивее, чем раньше.

– Привет.

Так себе слово, но это единственное, что мне удается из себя выдавить. Мне мешает одно воспоминание, затмевающее все остальные.

…Тео стоит у Особняка. Он выглядит усталым и расстроенным, потому что весь день рыскал по лесам. Я подбегаю к нему, молочу кулаками его по груди и ору: «Где они? Что ты с ними сделал?»

Это последнее, что я ему сказала.

И вот он опять передо мной. Я думаю, что он сердится и злится, потому что я обвинила его в немыслимом. Мне хочется убежать – как сбежала Ребекка. Но я стою неподвижно. Тео выходит из здания и внезапно меня обнимает. Я отстраняюсь почти мгновенно, опасаясь, что прикосновение вызовет поток совсем уж нежелательных воспоминаний.

Тео делает шаг назад, смотрит на меня и мотает головой:

– Не могу поверить, что ты здесь. Мама сказала, что ты приедешь, но я не думал, что это случится.

– Я приехала.

– И у тебя все неплохо. Ты замечательно выглядишь.

Он предельно корректен. Я же видела собственное отражение в экране телефона. Я знаю правду.

– И ты!

– Я слышал, ты художник? Мама сказала, что купила одну картину. Я еще не видел ее. Вернулся из Африки пару дней назад.

– Да, Френни упоминала. Ты врач?

Тео пожимает плечами, почесывает заросший щетиной подбородок:

– Ага, педиатр. Год проработал с «Врачами без границ». Но на следующие полтора месяца меня ждет понижение. Лагерный медбрат.

– Тогда я лагерный художник.

– Кстати, я вот заканчивал обустраивать мастерскую. – Тео кивает на здание. – Хочешь посмотреть?

– Прямо сейчас? – уточняю я.

Я удивлена, что он так спокойно говорит о том, чтобы остаться со мной наедине.

– Лови момент, – отвечает он и смотрит на меня, наклонив голову, со смесью любопытства и непонимания.

Взгляд в точности повторяет взгляд Френни на террасе.

– Давай, – соглашаюсь я. – Показывай дорогу.

Я следую за ним внутрь и вдруг оказываюсь внутри просторной комнаты. Стены выкрашены в небесно-голубой цвет и выглядят жизнерадостно. Ковер и плинтусы – зеленее травы. Три колонны, стоящие друг от друга на одинаковом расстоянии и подпирающие потолок, выглядят как деревья. На самом верху они украшены зеленой листвой. Я будто попала в книжку с картинками. Тут радостно и весело.

Слева находится небольшая фотостудия для Бекки. Там установлены новенькие цифровые камеры, станции подзарядки и несколько тонких компьютеров – чтобы обрабатывать фото. По центру расположена мастерская. Тут и круглые столы, и ящики, и шкафчики с бисером, леской, кожаными ремешками коричневого цвета. Я замечаю десяток ноутбуков для занятий Роберты и пару гончарных кругов для Пейдж.

– Впечатляет, – говорю я. – Френни потрудилась на славу, восстанавливая лагерь.

– Вообще, это заслуга Минди, – делится Тео. – Она с головой бросилась в процесс.

– Не могу сказать, что удивлена. Она полна…

– Энтузиазма?

– Я хотела сказать «сюрпризов», но так тоже нормально.

Тео ведет меня в дальний конец комнаты. Там полукругом расположились мольберты. На полке стоят тюбики краски и банки с кистями. Рядом с окном висят чистые палитры.

Я брожу по комнате, касаюсь пальцами белого холста, стоящего на мольберте. На полке целый калейдоскоп красок, расставленных по оттенкам. Лаванда, желтовато-зеленый, вишневый, королевский синий…

– Твои вещи я поставил туда. – Тео показывает на мой ящик. – Я решил, что ты захочешь распаковать его самостоятельно.

Если честно, он мне уже не особо понадобится. Тут есть все. И все-таки я достаю свои вещи. Видавшие виды кисти, полупустые тюбики, палитру, так сильно заляпанную краской, что она больше напоминает полотно Поллока.

Тео наблюдает за мной. Лучи закатного солнца высвечивают его лицо, и я замечаю кое-что новое. Пятнадцать лет назад этого не было.

Шрам.

На левой щеке Тео красуется шрам длиной в пару сантиметров. Он направлен ко рту и на оттенок бледнее его кожи. Вот почему я не увидела его сразу. А теперь взгляд отвести не могу. Я хочу спросить, откуда он, но тут Тео бросает взгляд на часы и говорит:

– Пойду помогу Чету с костром. Увидимся там?

– Конечно. Я никогда не откажусь от сморов [2] Традиционный американский десерт в детских лагерях. .

– Отлично. В смысле, я рад, что ты придешь.

Тео неуверенно идет к двери, а потом оборачивается:

– Слушай, Эмма.

Я поднимаю взгляд. У него очень серьезный тон, и я начинаю волноваться. Сейчас Тео скажет что-нибудь про нашу последнюю встречу. Он наверняка про нее думает. Напряжение подобно натянутой струне, вот-вот лопнет.

Тео открывает рот, передумывает и закрывает его. В конце концов он произносит:

– Я рад, что ты здесь. Я знаю, что все непросто, но для моей мамы твой приезд много значит. И для меня тоже.

Я вижу, что Тео говорит искренне.

Он уходит, а я стою и гадаю, что он имел в виду. Он рад, что Френни рада? Или я напоминаю ему о хороших временах? О том, когда лагерь еще работал?

В конце концов я решаю, что он говорил не об этом.

Я думаю, что он простил меня.

Теперь мне осталось найти способ простить себя.

Видимо, в словаре Минди «любой день» – это сегодня. После посиделок у костра мне нужно обойти коттеджи. Я, конечно, не в восторге, но рада тому, что со мной отправляется Кейси. Мы перемещаемся от коттеджа к коттеджу, заглядываем внутрь, считаем головы и спрашиваем, не нужно ли что-нибудь нашим подопечным.

Оказаться по другую сторону этого процесса очень странно. Особенно вместе с Кейси. Пятнадцать лет назад она стучала в дверь и немедля ее открывала, пытаясь застукать нас за каким-нибудь хулиганством. Мы встречали ее, словно невинные овечки, и хлопали ресницами. Теперь такими же широко раскрытыми глазами смотрят на меня. А я то ли завидую очарованию юности, то ли раздражена неискренностью.