Сара Пинборо - Право на месть [litres]

– Нет проблем, – отвечает Брей и исчезает.

Я забываю о дýше и сэндвиче и прямо отправляюсь за вином. Я не хочу напиваться, но стаканчик мне определенно нужен. Руки у меня дрожат, когда я наливаю его и делаю первый глоток. Лиза… Неужели Лиза сделала все это? Я помню шестнадцатилетие Авы всего несколько недель назад, но, кажется, в другой жизни. Я спросила Лизу про отца Авы, есть ли у них какая-то связь. Но она, как всегда, заткнула мне рот. Неужели она к тому времени уже убила его?

С этим примириться уже труднее, чем с тем фактом, что моя лучшая подруга когда-то была Шарлоттой Невилл. То было прошлое. А это настоящее. Она убила его, когда ходила со мной на работу, ела снедь навынос из китайского ресторана, воспевала мой идеальный брак и беспокоилась об экзаменах Авы. Как она могла посылать эти письма Аве? Убить Джона? Вот так – походя? Неужели я такая дура?

«Кто-то вовсе не тот, за кого себя выдает.

Тело Кейти так никогда и не было найдено».

Нет-нет-нет! Я от таких мыслей свихнусь, как Лиза. Может, у нее случился какой-то шизофренический срыв и она воспринимает некоторые эпизоды как Кейти? Может быть, ее сломало то, что она столько лет прожила другим человеком, постоянно опасалась, что ее узнают? Может, она выдумала Кейти, чтобы справиться со всем этим говном? Может, это один из таких психических срывов, как показывают в кино, и она не знает, когда она действует как Кейти?

Мне нравится эта мысль. Она дает мне короткое облегчение. Это лучше, чем иное: не заметить, что моя замечательная лучшая подруга – рехнувшаяся опасная преступница. С таким вариантом моя голова категорически не может смириться. Осознанно она не могла это делать. Ведь не могла же?

Все это крутится в моей голове, пока я не понимаю, что за окном уже темно. Десять часов, а я все сижу на одном месте, держа в руке все тот же стакан теплого вина.

К черту душ! К черту все! Даже зубы не почистив, залезаю в кровать.

Делаю вид, что раскладываю пасьянс замызганной карточной колодой, но уши мои настроены на тихое звучание телевизора в углу общей комнаты. Здесь, кроме меня, еще два человека, попивают кофе, читают газеты. Наверное, все остальные на вечер ушли в город. В конечном счете молодежь именно этим и занимается.

Водитель высадил меня в Калторпе, и я оттуда автобусом доехала до Ашминстера, остановилась на три ночи в молодежном хостеле, заплатив побольше за одиночный номер с душем. Для начала я отскребла себя как следует, мылась, пока кожа не покраснела, а потом, несмотря на страх и нервы, которые завязывали мой желудок в один мучительный кислотный узел, я уснула на несколько часов, погрузилась в бесцветный, черный, пустой сон небытия.

Когда я наконец проснулась, уже наступил вечер, и я спреем обновила краску на волосах, нанесла косметику на лицо и снова превратилась в Лили. Я думаю об этом имени. Цветок смерти. Бутон плакальщика. Пожалуйста, пусть это не будет траур по Аве. Пожалуйста, позволь мне выиграть немного времени.

Обо мне в новостях. Не о Лили, а о других женщинах – Шарлотте и Лизе. Я так долго была Лизой, я должна бы испытывать больше боли, потеряв ее, но я скинула ее, как змея скидывает кожу. После прошлого изменения имени, после того, что случилось с Джоном, я чувствовала, что и Лиза не вечна. Отделаться от Шарлотты сложнее. Мне придется умереть, чтобы расстаться с ней по-настоящему. Может быть, к этому все и сведется, вся эта схватка умов. Но я к этому пока не готова. И Шарлотта определенно тоже. Я изменяю правила игры, насколько это в моих силах.

Второй раз передают сводку новостей, и теперь я спокойнее, слушаю внимательно, задвигая на задний план мою скорбь о бедняге Джоне, который никогда не сделал ничего плохого, разве что влюбился слишком молодым в женщину, которую нельзя было любить. Я стараюсь не смотреть на свое лицо, которое глазеет на меня с экрана, договоренность с министерством внутренних дел об анонимности больше не действует, я снова превратилась в убийцу. Я кажусь такой безответной. Такой невидимой. Они используют фотографию из моего рабочего пропуска. Диктор говорит, что у меня теперь более короткие светлые волосы, а потом появляется мой карикатурный, плохо сделанный фоторобот – очень непривлекательная надувная секс-кукла с добавлением в виде светлых волос. Я чуть не смеюсь. Лили чуть не смеется. Она покрепче меня, кем бы я ни была. Лили – скорее Шарлотта, чем Лиза. А я только оболочка, в которой они обитают.

Я снова смотрю на снимок на экране. Ничуть на меня не похоже. Неужели полиция не может получше? Я думаю: а она смотрит? Что она думает? Она не ждала такого поворота событий. Думала, что я к этому времени уже буду за решеткой. Игра будет закончена.

Диктор сообщает миру, что я разыскиваюсь в связи с убийством Джона Ропера, чье тело было найдено в арендованном доме в Уэльсе. Показывают снимок изолированного коттеджа сверху, а потом местный репортер сообщает, что им известно.

«Считается, что разложившееся тело, найденное в доме, принадлежит Джону Роперу, прежнему сожителю детоубийцы Шарлотты Невилл и отцу шестнадцатилетней дочери Авы. Как нам стало известно раньше, полиция разыскивала Ропера в связи с исчезновением Авы из конспиративного дома, где она оставалась с матерью, после того как стали известны новая фамилия и место жительства прежней Шарлотты Невилл. Но теперь, когда Джон Ропер найден мертвым, а Шарлотта Невилл скрылась, ситуация представляется более темной, чем казалось вначале, и судьба шестнадцатилетней девушки, которая в прошлом месяце спасла тонущего ребенка, вызывает серьезную озабоченность».

Теперь в камеру говорит Брей, она стоит перед огороженным полицейской лентой домом, порывы ветра разметали по лицу ее волосы, вырвали пряди из аккуратного хвостика. Она говорит, что меня следует признать опасной. Что любой, увидевший меня, должен позвонить по номеру внизу экрана, но ни в коем случае не приближаться ко мне.

Она рассказывает не все. У нее есть что-то, со всей определенностью указывающее на меня как на убийцу Джона. Я поняла это, когда увидела, как напряглась спина Элисон в том доме, я вижу это по серьезному настороженному выражению в глазах Брей. У меня исключительный инстинкт выживания. Я знаю моего врага. Моего лучшего друга. Две стороны одной медали. Где ты, Кейти? Куда ты увезла мою детку?

Я собираю карты, словно мне надоели пасьянсы, улыбаюсь молодой паре в другом углу комнаты, встаю. Они вежливо улыбаются мне в ответ, но узнавания в их взглядах нет. Ничего нет. Как легко превратиться в кого-то другого. Как легко заставить людей видеть только то, что они хотят видеть. Все эти годы страха быть узнанной пущены теперь коту под хвост. Никто вообще ничего не видит. Никакой аноним не звонил в полицию с сообщением, что узнал меня по газетной фотографии. Это была Кейти. Я точно знаю. Она все это подстроила.