Дин Кунц - Лицо страха

— Да, — тихо произнесла она.

— Мистера Харриса, пожалуйста.

— Кто звонит?

— Айра Предуцки.

— Очень жаль, но я...

— Детектив Предуцки.

— Сейчас четыре утра, — сказала она.

— Я извиняюсь. Действительно. Мне очень жаль. Искренне. Если я разбудил вас... это ужасно с моей стороны, но, видите ли, он хотел, чтобы я немедленно позвонил ему, если мы найдем новые факты в деле Мясника.

— Минуточку, — она посмотрела на Грэхема.

Он проснулся и смотрел на нее.

— Предуцки, — сказала она.

Он взял трубку.

— Харрис слушает.

Минуту спустя, когда он закончил разговор, она положила трубку.

— Они нашли номер десять?

— Да.

— Как ее имя? — спросила Конни.

— Эдна. Эдна Маури.

Постельное белье было залито кровью. На ковре справа от кровати темнело пятно, похожее на кровавую кляксу. Высохшие кровавые разводы виднелись на стене позади прикроватной тумбочки.

Трое экспертов-полицейских работали в комнате под руководством следователя. Двое опустились на корточки перед кроватью. Третий пытался найти отпечатки пальцев на запыленном ночнике, хотя наверняка знал, что вряд ли что-нибудь найдет. Это была работа Мясника, а тот всегда носит перчатки. Следователь вычерчивал траекторию кровавых пятен на стене, чтобы установить, был ли убийца левшой или действовал правой рукой.

— Где тело? — спросил Грэхем.

— Я очень сожалею, но тело увезли в морг десять минут назад, — ответил детектив Предуцки так, словно он вдруг почувствовал ответственность за некую непростительную оплошность в своих действиях. У Грэхема мелькнула мысль, не являлась ли вся жизнь Предуцки сплошным оправданием. Детектив быстро принимал ответственность за все и считал себя виноватым, даже если он вел себя безупречно. Это был человек неопределенного вида со слабенькой комплекцией и светло-карими глазами. Несмотря на столь невыразительную внешность и видимость комплекса неполноценности, он являлся одним из наиболее уважаемых членов манхэттенского отдела по расследованию убийств. Большинство из коллег детектива дали понять Грэхему, что он работает с лучшим из них. Айра Предуцки был выдающейся личностью в департаменте.

— Я задерживал «скорую» как можно дольше. Однако у вас ушло много времени, чтобы добраться сюда. Конечно, я поднял вас среди ночи. Но я был вынужден сделать это. Затем вы, вероятно, вызвали такси и прождали его долго. Очень сожалею. Возможно, я все испортил. Мне бы следовало оставить тело здесь немного дольше. Я понимаю, вам хотелось бы видеть его там, где оно было обнаружено.

— Это не имеет значения, — сказал Грэхем. — Мысленно я уже видел ее.

— Конечно, — сказал Предуцки, — я видел вас в программе Прайна.

— У нее были зеленые глаза, да?

— Точно такие, как вы сказали.

— Ее нашли раздетой?

— Да.

— На ней было много ножевых ран?

— И это так.

— И жуткая зверская рана в горле?

— Все верно.

— Он изуродовал ее тело?

— Да.

— Как?

— Страшно, — ответил Предуцки. — Я полагаю, мне не следовало рассказывать вам, потому что ужасно даже слышать об этом. — Предуцки сжал пальцы. — Он вырезал кусок ее живота. Вырвал, как пробку, с пупком в середине. Жуть...

Грэхем закрыл глаза и содрогнулся. Эта...

Пробка... Он начал покрываться испариной, ему стало плохо. У него не было видения, только сильное ощущение случившегося, предчувствие, от которого трудно избавиться.

— Он вложил этот кусок... в ее правую руку и сжал ее пальцы.

— Вот здесь вы обнаружили тело?

— Да.

Следователь отвернулся от окровавленных пятен на стене и с любопытством взглянул на Грэхема. «Не надо так смотреть на меня, — подумал Грэхем. — Я не хочу знать об этом».

Он бы наслаждался своим ясновидением, если бы оно позволяло ему предсказать резкое повышение цен на рынке, а не последствия маниакального насилия. Он предпочел бы угадывать имена выигравших на скачках лошадей, а не имена жертв убийств.

Если бы он мог управлять своим даром... Но это было невозможно, и он чувствовал свою ответственность за развитие и применение своего природного дара. Он верил, возможно, подсознательно, что, делая так, он хотел бы частично компенсировал тот страх, который окружал его последние пять лет.

— Что вы думаете о надписи, которую он нам оставил? — спросил Предуцки.

На стене за туалетным столиком были строки стихов, написанные кровью:

Ринта рычит, мечет молнии в небе нависшем;

Алчные тучи клокочут в пучине [1].

— Есть какая-нибудь идея, что это значит? — спросил Предуцки.

— Боюсь, что нет.

— Узнаете поэта?

— Нет.

— И я тоже. — Предуцки печально покачал головой. — У меня нет хорошего образования, только год колледжа. У меня не было средств. Я читаю много, но непрочитанного еще больше. Если бы я был более образованным, может быть, я бы знал, чьи эти стихи. Но я должен знать. Если Мясник тратит время, чтобы написать их, значит, это что-то важное. Это нить. Какой я к черту детектив, если я не могу ухватиться за такую четкую нить, как эта. — Он снова покачал головой, явно недовольный собой. — Плохо. Очень плохо!

— Может быть, это его собственные стихи, — произнес Грэхем.

— Мясника?!

— Возможно.

— Поэт-убийца? Т. С. Элиот с ножом за пазухой? — Грэхем пожал плечами.

— Нет, — сказал Предуцки. — Человек обычно совершает преступление, потому что это единственный способ, которым он может дать выход своей ярости. Кровопролитие снимает напряжение, накопившееся в нем. А поэт может выразить свои чувства словами. Нет. Как бы там ни было, здесь есть над чем подумать. — Предуцки изучал надпись кровью минуту-другую, потом повернулся и подошел к двери спальни, она была приоткрыта. Он закрыл ее. — Здесь еще одна надпись.

На задней стороне двери кровью убитой были выведены три слова: нить над бездной.

— Он когда-нибудь оставлял что-то подобное раньше? — спросил Грэхем.

— Нет. Я бы сказал вам об этом. Но это встречается в преступлениях такого типа. Некоторым психопатам нравится оставлять сообщение тем, кто находит труп. Джек-Потрошитель писал записочки полиции. Семейка Мэнсона выводила каракули кровью где-нибудь на стенах. А тут: нить над бездной. Что он этим пытается нам сказать?

— Эти слова из той же поэмы, что и другие? У меня нет подходящей идеи. — Предуцки вздохнул, засунув руки в карманы. Он выглядел озабоченным. — Интересно, смогу ли я когда-нибудь схватить его?

Жилая комната к квартире Эдны Маури была небольшой, но не скромной. Мягкое освещение заливало, все янтарным светом. Золотистые вельветовые занавески, стены отделаны светло-коричневым материалом, напоминавшим джут. Пушистый коричневый ковер. Велюровая бежевая софа. Пара одинаковых кресел. Тяжелый стеклянный столик для кофе с латунными ножками. Полки из стекла и хрома, заполненные книгами и статуэтками. Дешевые издания некоторых известных современных авторов. Все было подобрано со вкусом, удобно и дорого. По просьбе Предуцки Грэхем сел в одно из кресел.