Стеф Хувер - Клетка [litres]

Мы шли по тропе. Молча. Хотя, может быть, и нет. Может быть, я задала ему пару вопросов. Или не пару… Плохо помню… А когда мы зашли в дом, не теряя ни минуты, вырубила гаденыша электрошокером.

Я уже и забыла, какой Шон тяжелый. Стаскивая его по ступенькам в подвал, кажется, даже потянула спину.

Но теперь я сильнее, чем он! Даже если на его стороне все демоны ада.

Странное дело, стоило только Сэллу «чихнуть», как толстозадая миссис Пафф оказывалась рядом: вопила, орала, угрожала, впивалась пальцами-сардельками в руку, тащила как буксир баржу к порту, к месту разгрузки. А стоило всей школе ополчиться против Сэлла, так эту слониху с локаторами накрывали глухота и слепота. Она ничего не слышала, ничего не замечала, ни во что не вникала, а даже если буквально натыкалась на откровенные унижения, лишь тихонько покрякивала, обходясь общими фразами типа: «Совсем распустились!» или «Видели бы это ваши папаши!», но никаких конкретных мер не предпринимала.

Впрочем, Сэлл не ждал от нее помощи. Старался не вестись на оскорбления и словесные подначки, а держал голову высоко. Но где-нибудь в тихом уединенном местечке, где его не могла выследить ни одна живая душа, спускал пар, срывал зло на ни в чем не повинных предметах.

Сэлл стал чаще проводить свободное время в саду. За неспешной монотонной работой по уходу за впавшими в анабиоз растениями парень чувствовал себя значительно лучше. А по-свойски непринужденные разговоры с садовником заставляли забыть обо всем, что происходило, и возвращали его в прошлое, где он был вполне себе счастливым Сэллом Уэстом, занимавшимся любимым делом – в любую погоду носился верхом то на одном, то на другом коне по заливным лугам.

А в стенах школы он чувствовал себя изгоем. Нет, не тем, каким, по сути, являлся с первых дней пребывания, а другим – противным самому себе. Он вновь и вновь мысленно возвращался к той ночи, когда Амелия открыла его комнату… Когда, стоя с ней в полумраке коридора, только-только заметил третьего… Точнее, третью. Ее пронзительный взгляд, ее тонкие запястья, ее хрупкие плечи и едва дрогнувшие губы… Когда без опаски выпалил признание… Когда поцеловал Гейл…

Тут же вспомнился несостоявшийся поцелуй – поцелуй с Амелией. И какое-то неведомое легкое волнение охватило Сэлла. Но не горячее, не жгучее, а, наоборот, едва уловимое, едва ощутимое. Интересно, как бы все вышло, если бы он все-таки поцеловал девушку? Может быть, они бы с Гейл разминулись, не встретились там, в коридоре, и все было бы как прежде – никто бы не смотрел косо на Мелларка, не пускал грязные смешки в его… ее сторону. Но Сэлл Амелию не поцеловал. Как жаль…

А теперь шарахался. Как дурак шарахался от Амелии, будто бы и впрямь поцеловал.

Если по отношению к Гейл внутри Сэлла образовывались катакомбы, рваные пустоты, дыры и раны, которые он нанес ей , то при малейшей мысли об Амелии Сэлла накрывала неудержимая волна стыда. Его волновало, что девушка думает о нем после всех этих слушков и насмешек, почему она смотрит на него так… Жалеет? Сочувствует? Нет, это плохие эмоции!

Нельзя девушке жалеть парня. Нельзя сочувствовать мужчине.

Нельзя, даже когда так…

– А ты актив или пассив? – Сэлл завязывал шнурки перед входом на корт, когда его обступила шайка языкастых. – Ну и как тебе, приятно такое внимание? – Лохматый противно оскалился и прошелся бейсбольной битой по пятой точке парня.

Сэлл выпрямился, резко развернулся, сжав кулаки, хотел замахнуться… Но кто-то сзади дернул его за шорты.

Толпа окружила парня тесным плотным кольцом.

– Ну что, приятно? – захохотал Лохматый. – Нет? Этого недостаточно? А хочешь… Колин кинет пару палок в твою задницу? Словишь кайф, Дристомет! Вы же так получаете удовольствие? Давай, Колин, не стесняйся, спускай штаны.

Вот гниды!

Одно мгновение – и Сэллу заломили руки. Удар в живот – согнули его пополам. В глазах помутнело, потемнело, показалось, что Сэлл падает в бурлящую черную бездну…

И вдруг – голос Амелии:

– Вы че, уроды?!

И те самые вилы в ее уверенных девичьих руках.

– Заколю, твари! Заколю всех! Тебя, Паркл, в первую очередь!

Лохматый сглотнул, почувствовал кожей острые зубья садового инструмента.

– А ты будешь вторым, Кайл. – Она на секунду перевела свое оружие на другого. – И тебе достанется, Колин! Твою мать, будь ты неладен! Но сначала я прикончу Паркла. – И снова направила вилы на Лохматого. – Ты сдохнешь в ногах Сэлла, Паркл Льюис! – Ткнула его в грудь и процедила сквозь зубы: – Проси прощения, прид-дурок!

Шейла не спала уже больше двух суток – не могла. Под глазами залегли синие тени, лицо осунулось, еще четче обозначив скулы. Волосы топорщились ежиком, не желая укладываться.

Сначала девушка боялась, что кто-то из двоих ее заложит: или Сэлл, или Клеменс.

Но проблема оказалась как раз в том, что все продолжали считать ее Гейлом Мелларком, молодым учителем химии! Уэста славили на каждом углу, подначивали и нападали, как своры диких шакалов на раненого волка. А он молчал. И Клеменс тоже молчал. Хотя был в курсе всей этой травли. Улыбался. Получал удовольствие, наблюдая, даже айпад отошел на задний план.

Может, признаться самой? Рассказать все как есть? Мисс Норрис должна понять.

А как же Брэд?

Шейлу метало и штормило. На одной чаше весов брат, на другой – неплохой, в сущности, парень Селестин Уэст. Пожалуй, пересекись с ним Шейла в другой ситуации, он бы мог ей очень и очень понравиться. Даже несмотря на то что младше. Девушка до сих пор ощущала на коже невесомое прикосновение горячих губ – не смыть и не забыть.

Прости, Брэд!

Шейла схватила свои настоящие документы и рванула к кабинету директрисы. Наверняка она уже на месте. Мисс Норрис – ранняя пташка.

Но на стук никто не ответил. Потоптавшись у двери какое-то время, Шейла решила вернуться после своего модуля. Правда, он стоял четвертым, у первокурсников, а до него – километры вечности, которые надо было как-то преодолеть. Но как? Девушка понятия не имела.

Прошлась по саду. Обошла стадион, на котором прямо с утра начинались тренировки. Наверное, уехав отсюда, Шейла будет скучать. Похоже, придется смириться с тем, что в деле исчезновения Брэда следует положиться на полицию. И выслушать… Чего только не выслушать от отца, который наверняка уже знает, что она взяла академический отпуск. Его хорошая девочка, его надежда, и вдруг – бунт на корабле.