Андерс Рослунд - Сделано в Швеции-2. Брат за брата

– Вы же понимаете, я не…

Во время разговора Бронкс рылся в карманах в поисках удостоверения. Найдя его наконец во внутреннем кармане кожаной куртки, он положил документ на стойку.

– Ответьте на вопрос, будьте любезны.

Продавец со скептическим видом взял корочку, внимательно изучил удостоверение личности в левом кармашке, потрогал полицейский жетон в правом. И открыл висевший позади него серый шкафчик с ключами. Крючки с ключами, крючки без ключей. И над каждым – ярлычок с текстом: регистрационным номером.

– Да, так и есть. BGY 397 – наша машина.

– Которую арендовал – кто?

– Я не имею права разглашать информацию.

Бронкс вынул удостоверение у него из рук.

– Посмотрели? В таком случае прошу вас снова – и в последний раз по-хорошему – сказать, кто арендовал эту машину.

Продавец посмотрел на Бронкса, на удостоверение, опять на Бронкса. Потом – на бумаги в лотке для писем, с двумя полочками – для входящей и исходящей почты. Бросил косой взгляд на мужчину, утверждавшего, что он полицейский, порылся в куче писем, нашел, что искал, и подтолкнул документ к настойчивому посетителю.

– Прочитайте лучше сами.

Бронкс подтянул документ к себе. Договор аренды с логотипом автозаправки наверху и текстом, занимавшим целых две страницы. Немного ниже на первой странице – та самая модель, тот самый регистрационный номер. Еще чуть ниже – знакомый личный номер, десять цифр, он его уже видел. А в самом низу, на строке пунктиром – то единственное, что было написано от руки.

Подпись Сэма, черными чернилами.

В воздухе висел слабый, но отчетливый запах дыма. И шел он от дома, сверху. На какой-то миг ему показалось, что это всего лишь игра воображения, пыльные воспоминания: запах, всегда окружавший здесь его и Сэма. Мама жжет листья и траву, отец – что-то другое, слишком громоздкое, чтобы тащить это на свалку в Стрэнгнесе.

Бронкс помедлил перед едко-красным забором. Опять все та же глухая тьма – в любой вечер этого времени года. Луч фонарика нашарил калитку – закрытую: крючок, который никогда не попадал в нужное место сам по себе, теперь основательно вдавлен в петлю.

Сэм Ларсен.

Вот что там было, в самом низу договора на аренду машины.

Подпись, которая – вместе с выпиской из реестра насчет дома в Тумбе – соединяла его брата с грузовиком, полным автоматического оружия. Когда придет пора брать Лео Дувняка, ему, Бронксу, придется арестовать и Сэма. Вряд ли он что-то почувствует – они с Сэмом не существуют друг для друга уже давно. Но – оно ощущалось. Отчаяние. Отчаяние взяло его в кольцо. Грызущее, кричащее, вонзающееся в тело отчаяние, внезапное и сильное. Он не знал точно, откуда оно явилось и что означало. Потухшую, но вновь пробудившуюся братскую любовь? Мысль, что теперь Сэма лишит свободы его собственный брат?

Уже по дороге с автозаправки Бронкс начал звонить ему – безрезультатно, каждый раз телефон оказывался выключен. На полпути – вскоре после съезда с Сёдертельебрун – он дозвонился до соседки по острову, и та сообщила, что видела, как Сэм сегодня прибирался на участке, но где он теперь, ей неизвестно. Паромщик, который любезно совершил дополнительный тур между двумя рейсами, тоже его не видел.

Весенняя уборка.

Вот о чем говорил запах дыма.

Поднявшись по склону, упиравшемуся в единственный дом их детства, Бронкс, следуя за завихрениями ветра, вышел на задний двор и увидел красный, почти оранжевый огонек в куче пепла – там, где мама когда-то жгла опавшие листья.

Дом был таким же темным, как и сам вечер.

Входная дверь не заперта.

– Сэм?

Бронкс крикнул в немую комнату, и его голос не встретил сопротивления. Он хотел зажечь свет в прихожей и на кухне, но лампочки не вспыхнули. Электричество отключено. Так тихо бывает только тогда, когда даже холодильник не гудит.

Светя перед собой фонариком, Бронкс снова позвал, и голос запрыгал между голых стен.

– Сэм! Эй! Это я, Джон.

И теперь он увидел.

Ничего не осталось.

Декоративные панели у входной двери, которые прикидывались каменными стенами и были тут испокон веку, исчезли. В прихожей царила пустота. Пропал даже столик, на котором всегда лежал красный пластмассовый рожок для обуви, – слой пыли на полу там, где он стоял, и всё.

В кухне – то же самое.

Пусто.

Не было больше сосновых стульев вокруг простого складного стола. Только светлые квадратики виднелись там, куда упирались прежде его ножки.

Треугольный стол шестидесятых годов, приземистый угловой шкаф, старый телевизор, оба торшера, кресло, тряпочные коврики и двуспальный диван, вельветовая обивка которого вытерлась с правой стороны, потому что мама сидела там, когда смотрела «Добрый вечер», «Новости» и какие-то ток-шоу – все исчезло из маленькой гостиной. Израненные обои. И пол, неравномерно заляпанный следами чьих-то ботинок.

Сначала в голову Бронксу пришло нечто нелогичное.

Дом намеревались кому-то показать.

Комнаты, которые будут заполнены чем-то значимым для будущих покупателей, для тех, кто продолжит свою жизнь – здесь.

Вторая мысль была более серьезной.

Бронкс медленно осознавал, что именно недавно жгли во дворе. Сэм сжег всю мебель. Бронкс ошибся – Сэм вовсе не собирался жить среди своих воспоминаний, он хотел только проститься с ними, оставить их позади.

Все, кроме одного.

В темной спальне остался один-единственный предмет меблировки.

Бронкс направил на него фонарик.

Отцовская кровать.

Луч света пробежался по голому матрасу – добрался до того, что лежало на нем.

Рыбный нож.

Сломанное острие, лезвие в пятнах крови.

Он увидел очертания спины Сэма – юной, мускулистой, увидел, как тот заносит нож и вонзает его отцу в грудь, снова и снова, слышно только, как рвется плоть и трещат попавшие под лезвие ребра.

Гнев. Вот что во время первого возвращения сюда обернулось дурнотой. Гнев, который он запер так надолго, который сознательно не выпускал, потому что гнев был опасен. Гнев уничтожал контроль над импульсами, гнев толкал на спонтанные поступки, с которыми тебе потом придется жить всю жизнь.

Теперь гнев вернулся, и Бронкс позволил ему остаться.

Джон Бронкс влетел в тесную спальню и так рванул деревянную раму кровати, что нож упал на пол; он подтащил толстый, рыхлый, слежавшийся матрас к дымящему костру и швырнул его туда. Вернулся в спальню, ногами разломал деревянную раму на куски – достаточно большие, чтобы подкормить огонь, который быстро проснулся.

Остался только рыбный нож.

Нож так удобно устроился на его раскрытой ладони.

Бешеные пылающие мухи метались над матрасом и деревянными останками кровати, освещенными пламенем, жар от которого ощутил на своем лице Бронкс, когда уставился на костер.