Луиза Дженсен - Подарок [litres]

Предрассветную тишину прорезал внезапный звук, и я вздрогнула, на секунду испугавшись, что вернулся Нейл. Может, вызвать полицию? Но я тут же поняла, что это лает собака. Нейл. Оуэн. Калли. Их лица завертелись в моем мозгу звенящим хороводом. Я чувствовала, что голова вот-вот взорвется, и в этот миг меня осенило. Я вспомнила зернистую фотографию Нейла из статьи в Интернете, где говорилось, в чем он обвинялся, и смазанный силуэт позади него. Это был Оуэн. Точно, он. Проверка не потребовала много времени. А Калли? Она-то знала Оуэна? А может, у нее был с ним роман? Хоть я и не была с ней знакома, но не могла себе представить, чтобы Калли закрутила любовь с таким человеком. Как же я устала! Я запустила пальцы в волосы и потянула за них, словно таким образом могла избавиться от разрывающего череп давления. Глаза слипались. Я выпила целую кружку кофе – не помогло: веки не поднимались, и я, сложив руки перед собой на столе, опустила на них голову. Всего на секунду. Ведь я так устала. Только не спать! Спать опасно! Однако темнота окутала меня, просочилась в подсознание, вызывая к жизни новые воспоминания.

Я сняла одежду, трусики и засунула их поглубже в плетеную корзину в углу. Завтра все это выброшу. Больше не смогу носить. Ноги у меня так сильно дрожали, что я с трудом залезла в ванну, открыла горячую воду и опустилась на колени. Мне казалось, я никогда не смогу согреться. Я надолго замерла, и по рукам побежали мурашки. Сливное отверстие всасывало каскады воды вместе с моими слезами. Я потянулась за гелем и банной рукавицей и долго-долго терла себя, пока кожа не покраснела и не стала саднить, но все равно ощущала себя грязной. Грязной снаружи и грязной внутри. В памяти возникла картина последней ванны, которую мы принимали вместе. Я откидывалась к твоей груди, и ты нежно втирал мне в волосы шампунь. Мерцали свечи, пузырилась, навевая покой, пена с ароматом лаванды. Почему все так круто изменилось?

В дверь ванной постучали.

– Я не слышал, как ты пришла. Хорошо провела вечер?

Я знала, что ты всегда обижался, если я куда-нибудь ходила без тебя.

Накатывала тошнота, все мое тело сотрясалось. Я попыталась добраться до унитаза, но не успела. Стала давиться, между всхлипываниями извергая на пол содержимое желудка.

– Ты заболела, детка? Впусти меня!

Но я не могла. Никогда не умела ничего от тебя скрывать. Ты говорил: все, что нам нужно, – это мы сами. Но это неправда. Теперь уже неправда. Я не знаю, как тебе об этом сказать, но понимаю, что должна.

– Ты язык проглотила? – спросил ты, и я покачала головой. – Тогда говори. Пообещай, что никому не расскажешь, откуда у тебя это. – Ты легонько провел пальцем по моей распухшей щеке и синяку под глазом, и я вжалась в стул.

– Обещаю, что мне еще остается?

– Думаю, что должен подвезти тебя, – сказал ты, я встала и, стараясь не встречаться с тобой взглядом, отнесла посуду в раковину.

– Я сегодня позже. Будет выглядеть странным, если приеду так рано.

– Не уверен…

– Слушай, ты хочешь, чтобы все шло по-старому? – Я коснулась пальцами щеки, удивляясь, как ты мог подумать, что я способна забыть.

– Ладно.

Ты поцеловал меня в макушку и попрощался. Твои шаги эхом отозвались в коридоре. Когда хлопнула входная дверь, я бросилась в гостиную и прильнула к окну, наполовину скрытая шторами. Ты завернул за угол; бежевый плащ висел у тебя на руке, в другой покачивался желто-коричневый кожаный чемоданчик. Я не понимала, как ты мог наутро вести себя так спокойно, словно ночью не было яростных криков ссоры. Я затаила дыхание, боясь, что ты вернешься – «Не ждала?» – но секунды превращались в минуты, и я успокоилась. Ты действительно ушел.

Мне было все равно, что на мне надето. И хотя я только что оторвалась от окна, не ответила бы, какая на улице погода. Дождь? Солнце? Я понятия не имела. Сняла с себя униформу и натянула джинсы и футболку. Сумка с ночными принадлежностями лежала в шкафу, и мне пришлось приподняться на мысочки, чтобы ее достать. На лицо посыпалась пыль, и я закашлялась.

Я не раздумывала долго, что напихать в сумку: одежду, белье, туалетные принадлежности – самое необходимое. Когда сумка раздулась настолько, что чуть не лопалась, я с трудом застегнула «молнию». Сунула руки в рукава жакета, повесила сумку на плечо и заглянула в кошелек – посмотреть, сколько в нем наличных. Кошелек оказался пуст, хотя я не сомневалась, что в нем лежали две двадцатки. Придется заехать в банк, чтобы снять деньги со счета. Я открыла в телефоне мобильный банк – проверить, сколько у нас денег. Раньше у меня был свой счет, но в последнее время моя зарплата каждый месяц поступала в общую копилку. Сначала мне это не понравилось, но ты сказал, что если дать мне финансовую свободу, то я стану слишком много тратить на тряпки. Сейчас я была довольна, что ты так разумно распоряжался нашими средствами: нам удалось отложить приличную сумму. Ожидая, пока страничка откроется, я нетерпеливо притопывала. А когда она открылась, у меня все оборвалось внутри. На счету было пусто.

От страха и разочарования в горле защипало, подступили слезы, я бросилась на кровать и разрыдалась. Как я теперь уйду от тебя? У меня ничего не осталось.

Во сне я плакала и, проснувшись, обнаружила, что щеки у меня мокрые. Сначала я не поняла, где нахожусь, потому что спала не в постели. Онемевшие руки тяжело лежали на кухонном столе, их неприятно, словно иглами, кололо. Я села, и острая боль пронзила мне шею. Схема прилипла к щеке, я отодрала ее от кожи и вытерла слюну, засохшую в уголках губ. За окном небо стало абрикосовым, мерцающие цифры на плите показывали шесть утра. Я проверила телефон – новых сведений об аэродроме Бертон не оказалось. Но позже, когда я ковыряла вилкой омлет, который отказывался принимать мой судорожно сжимающийся желудок, мобильник пискнул. Я схватила его со стола, надеясь, что появилась новая информация. Но это пришла эсэмэска от Натана – он подтверждал, что заберет меня с работы в середине дня. Меня обожгла вспышка раздражения: я не могла идти в клинику, не могла видеть Натана. Мне бы посидеть дома и обдумать ситуацию, но в этот момент на схеме всплыло имя Оуэна, и я подумала: раз Калли знала его, то и Натан мог его знать. «До встречи», – ответила я, но грудь сдавила тоска, и я так сильно сжала зубы, что заныло в висках.

Кто-то вошел в клинику. Я подняла взгляд, но увидела только обтянутые джинсами ноги – все остальное загораживала плетеная корзина с розами и лилиями.

– Посылка для Дженны Маккаули.

– Это я! – Я приняла цветы и отвернулась, стараясь не вдыхать невыносимо сильный аромат.