Саймон Бекетт - Множественные ушибы [litres]

– Он уходит днем на обед. – Греттен придержала передо мной ворота открытыми. – Войдете?

– Лучше подожду здесь.

– Свинки вас не тронут, – рассмеялась она.

Мне вообще не хотелось там находиться, к тому же, проковыляв с ведром до поляны, я выдохся, и требовалось передохнуть, чтобы пройти обратный путь. Взяв ведро, теперь не показавшееся таким тяжелым, Греттен отпихнула попытавшуюся проскочить за ней в загон собаку и направилась к корыту. Свиньи подняли головы и вопросительно хрюкнули, но только две или три потрудились встать и подойти. Я поразился, насколько они огромны – кули плоти на тонких ногах, лошадиные туши на коктейльных палочках.

Греттен вышла и закрыла за собой ворота.

– Как они называются?

– Поросюки. Потомство от скрещивания диких кабанов и домашних черных свиней. Папа выводит их много лет, а Жорж продает в городе мясо. Оно пользуется бо́льшим спросом, чем обыкновенная свинина.

Одна из тварей двинулась к забору. Греттен подобрала выкатившуюся из загона репу и швырнула обратно через проволоку. Свинья легко размолотила ее зубами. От одного этого вида у меня заныла нога. Но Греттен ее челюсти не испугали. Когда свинья принялась тыкаться пятачком, надеясь выклянчить больше еды, она почесала ее за ушами. Та в ответ подняла морду, и оскал ее пасти стал похож на ласковую улыбку.

– Вам не жаль? – спросил я. – Не жаль, что их убивают?

– С какой стати? – искренне удивилась Греттен. Щетина на голове свиньи шуршала под ее пальцами. – Если хотите, можете погладить.

– Нет, спасибо.

– Она не кусается.

– Поверю вам на слово. – Я заметил, что внутри большого загона выстроен меньший. С виду пустой, кроме крытого гофрированным железом навеса. – А что там?

Греттен распрямилась, вытерла ладони и двинулась в ту сторону. В этом месте заборные секции были новые, доски по сравнению с другими участками не успели почернеть.

– Там папа держит своего кабана.

– Вы говорите о нем как о домашнем любимце.

– Он не домашний любимец. Он страшный. Я его ненавижу.

– Почему?

– У него плохой характер. Только Жорж может с ним справиться. Был случай, он меня укусил. – Греттен вытянула загорелую ногу, повернув так, чтобы стал виден белый шрам на гладкой коже икры, и улыбнулась. – Пощупайте, какой шероховатый.

– Мне видно. – Я не собирался распускать руки и заигрывать с ней. Даже если бы Греттен не состояла в родстве с Арно, было в ней нечто такое, отчего хотелось сохранять дистанцию. – Если так все плохо, почему ваш отец его не убьет?

Она опустила ногу.

– Он ему нужен на племя.

– Разве нельзя завести другого?

– Они дорого стоят. Кроме того, папа любит этого. Говорит, что он выполняет все, что ему положено.

В загоне послышался шум. Греттен повернула голову на звук.

– Он нас слышит.

Сначала я решил, что Греттен говорит об Арно, но сообразил, что речь идет о кабане. Под навесом что-то зашевелилось, мелькнула тень. Показалось рыло с пятачком. Греттен набрала горсть земли и швырнула в загон. Загремела гофрированная кровля.

– Хряк, выходи!

«Не удивительно, что у него испортился характер», – подумал я. Еще одна горсть земли полетела в ту сторону. Раздалось злое ворчание, и наружу выскочил кабан. Он был больше своего потомства. И страшнее на вид. Снизу из пасти торчали клыки, большие, как листья щавеля, уши нависали на глаза. Он подслеповато оглядывался, стараясь определить, где мы находимся. Затем пошел в атаку.

– Боже!

Я отскочил, когда кабан врезался в забор. Костыль поехал в сторону, и я крепко приложился задом в засохшую грязь. И пока ограждение сотрясалось, пытался подняться и опереться о костыль. Греттен, напротив, не двинулась с места. Подобрала длинную палку и, когда кабан вновь двинулся вперед, ткнула в него через забор.

– Давай, хряк, давай!

Кабан от возмущения взревел. К сваре подключился спаниель, а Греттен продолжала колотить кабана палкой. Удары получались смачные, но не чувствительные.

– Может, не надо? – предостерег я.

– Я только подразнить.

– Мне кажется, он не понимает шуток.

Кабан, стараясь добраться до заливающейся лаем собаки, бился в забор. Доски трещали и содрогались. Теперь понятно, почему Жоржу приходилось постоянно чинить загон.

– Перестаньте, – попросил я.

Греттен, тяжело дыша, надменно посмотрела на меня.

– Вам-то что? Это не ваш кабан.

– Вряд ли ваш отец обрадуется, если покалечите его призового производителя.

Греттен, не выпуская палки, обожгла меня взглядом. И мне на мгновение показалось, что сейчас эта палка пройдется по мне. Но в это время на поляну въехал ржавый «Ситроен». Остановился у загона, и из него выбрался Жорж. Он и вне машины казался не выше, чем сидя за рулем. На строгом лице осуждающая гримаса.

Жорж взглянул на все еще бросающегося на забор кабана. На сей раз удостоил меня беглым взглядом и спросил у Греттен:

– Что происходит?

– Ничего. – Та мрачно потупилась.

– Почему кабан в таком расстройстве? Что делает у забора собака?

– Просто играем.

Жорж поджал губы.

– Ты не должна приводить сюда собаку.

– Мы и не приводили. Она сама прибежала.

Мне не понравилось, что Греттен сделала меня соучастником своей лжи, но я промолчал. Да и моя личность Жоржа не интересовала.

– Ты не должна приводить сюда собаку, – повторил он и прошел мимо нас к загону.

Кабан вскинулся, но сразу затих и разрешил почесать себя по голове. Жорж успокаивающе разговаривал с ним, но я не слышал слов. Греттен состроила за его спиной гримасу.

– Пойдемте, нам нельзя волновать его драгоценных свинок.

Выходя с поляны, она сердито махала палкой.

– Старая кляча! Ему нужны только свиньи. Он даже пахнет, как они. Заметили?

– Вроде нет.

На самом деле я заметил, но не собирался вставать на ее сторону. Это было бы неправильно. Я хотел поскорее вернуться и чтобы Арно не увидел нас вместе.

– Втирает в них уксус, – продолжила Греттен, не обращая внимания на мои слова. – Говорит, что это защищает их шкуру от солнца, но провонял, как они.

И не только Жорж. У амбара я почувствовал, что мы тоже прихватили с собой что-то от свиней.

– Что за запах? – спросила Греттен.

Я взглянул на грязь на джинсах и руках.

– Черт!

– Вы воняете хуже, чем Жорж, – рассмеялась она, делая шаг назад.

Одно хорошо: не будет вокруг меня виться. Я дождался, пока Греттен уйдет, снял майку и, морщась от отвращения, направился в амбар отмываться.

Поросячий запах все еще стоял у меня в носу, когда я шел через двор к лесам. С тех пор как мы с Греттен вернулись на ферму, солнце жгло не так сильно, но от булыжника еще поднималось жаркое марево. После ослепительного света во дворе в кладовой показалось сумрачно, как в подземелье. Я подпер дверь мешком с песком и, дождавшись, чтобы тени обрели реальные формы, вошел.