Саймон Бекетт - Множественные ушибы [litres]

И, взяв мыло, принялся смывать с себя грязь.

Лондон

– Кто такой Жюль?

Джез застыл, не донеся до рта сандвич со свиной грудинкой. Покосился на меня и положил его на тарелку.

– Какой Жюль?

Мы сидели в кафе неподалеку от нашей лингвистической школы, которая представляла собой лишь несколько комнат над конторой страховых маклеров. Кафе было маленьким, пропахло жареной едой и перестоявшим чаем, и под окном проходила шумная дорога. Но ходить сюда было удобно, и Джез закрывал глаза на эстетическую сторону вопроса, отдавая должное низким ценам.

– Жюль, тот что с Хлоей.

Он попытался изобразить удивление.

– Э-э-э… нет, не думаю…

Враль из него был никудышный; и если у меня еще оставалась надежда, что я мог ошибаться, то теперь она угасла.

– Кто он?

– С чего ты взял, что я знаю?

– С того, что ты живешь с Жасмин, а Хлоя ее лучшая подруга.

– Спроси саму Хлою.

– Она мне ничего не говорит. Колись, Джез.

Он с несчастным видом почесал затылок.

– Жасмин взяла с меня слово, что я ничего не скажу.

– Я ей не признаюсь. Все останется между нами. Прошу тебя.

Джез вздохнул.

– Он бывший дружок Хлои, полное дерьмо. Но она с ним расплевалась сто лет назад. Теперь это все в прошлом.

Я посмотрел в чашку с кофе.

– У меня такое впечатление, что она с ним снова встречается.

Джез поморщился.

– Вот черт! Сочувствую, старичок.

– Жасмин знает?

– Что Хлоя с ним встречается? Сомневаюсь. Но если бы знала, мне бы не сообщила. Она его терпеть не может.

По улице прошли несколько студентов из группы, с которой у меня предстояло занятие, и я обрадовался, что они не завернули в кафе.

– Расскажи, что у них произошло.

Джез смущенно крутил чашку.

– Этот тип – подонок. Владеет дорогим гимнастическим залом в Доклендсе, но называет себя антрепренером. Шикарный малый, но очень крутой. Понимаешь, я о чем?

Я кивнул.

– Я его видел.

– Тогда не мне тебе рассказывать. Он попортил Хлое много крови. Для него она стала чем-то вроде трофея. Симпатичная, художница, совсем не такая, как его обычные телки. Жюль приобрел несколько ее работ, так они познакомились. Он хочет подмять все под себя и получает кайф, унижая других. Это он посадил Хлою на кокаин, и из-за него она вылетела из художественного училища.

– Что?

Джез затравлено посмотрел на меня.

– Черт! Я думал, ты знаешь.

Все это было для меня новостью. Возникло ощущение, будто я попал в некий параллельный мир.

– Продолжай!

– Жасмин меня убьет. – Он вздохнул и провел ладонью по лицу. – Жюль имеет отношение к наркотикам. VIP-развлечения, клубы, вечеринки. И в его гимнастическом зале можно достать не только стероиды, надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Есть человек, который снабжает его товаром. Преступный тип, от такого надо держаться подальше.

Похоже, он говорил о Ленни. Я онемел. Джез с тревогой взглянул на меня.

– Будешь слушать дальше?

– Да.

– Жасмин пыталась помочь, но Хлоя… Ну, ты ее знаешь. И вот однажды вечером она не рассчитала дозы какой-то дряни, которую дал ей Жюль. Жасмин нашла ее, отправила в больницу, а потом на реабилитацию. Заставила изменить номер телефона и переехать к ней, пока Хлоя не сможет обзавестись собственным жильем. Отрезала ее от Жюля и не подпускала его к ней. Жюль взбесился и делал все возможное, чтобы выяснить, куда она подевалась. Грозил Жас, но та стояла намертво. Избавившись от Жюля, Хлоя выправилась: снова начала рисовать, познакомилась с тобой. – Джез пожал плечами. – Вот и все.

Мне казалось, будто он рассказывает о ком-то другом. Стало ясно, почему так разозлилась Жасмин, когда на вечеринке в честь Хлои Коллам достал кокаин. И почему не хотела, чтобы Хлоя возлагала надежду на участие в выставке. Живопись стала для Хлои опорой, новым наркотиком, заменившим прежний. И его у нее отняли.

Я резко поднялся, и ножки стула скрипнули по выложенному плитками полу.

– Шон, ты куда? – крикнул мне в спину Джез.

Я не ответил. И вбегая на станцию метро, чтобы ехать в Эллз-Корт, чувствовал, что уже опоздал. Хлои дома не было, и я обыскал каждую комнату – переворошил одежду, книги, коробки с дисками. А нашел то, что искал, за незакрепленной панелью в ванной. Безобидную пластмассовую коробку с герметичной крышкой. Внутри хранились пакетик с белым порошком, лезвие бритвы и маленькое зеркальце.

Когда Хлоя вернулась домой, я сидел за кухонным столом. Увидев передо мной коробку, она замерла, затем закрыла дверь и сняла пальто.

– Не хочешь мне что-нибудь объяснить? – произнес я.

– Я устала, – промолвила Хлоя. – Давай отложим разговор.

– Будем ждать, когда ты снова попадешь на реабилитацию?

Она помедлила, затем повернулась ко мне спиной и стала наполнять водой чайник.

– Кто тебе сказал? Жасмин?

– Неважно. Почему не ты?

– С какой стали я должна тебе сообщать? Все это случилось давно.

– А как быть с этим? – Я толкнул коробку через стол. – Тоже из тех давних времен?

– Я взрослая, имею право делать все, что мне нравится.

– А как насчет того, чтобы сказать: «Извини, я больше не буду играть в эти игры»?

– Ты называешь это игрой? – Хлоя усмехнулась.

Мне хотелось закричать, но я боялся: если поддамся желанию, то я не сумею остановиться.

– Откуда ты это взяла?

– Не догадываешься?

Я догадывался, но ее слова были для меня как оплеуха. Я не мог выговорить имени Жюля.

– Господи, Хлоя, зачем?

– Зачем? – Она грохнула чайником о стол, и вода расплескалась по поверхности. – Затем, что не могу постоянно терпеть этот бред! Устала ощущать себя неудачницей, и меня воротит от того, что я постоянно что-то изображаю! Чем мы вообще занимаемся? Я работаю в баре, а ты вовсе не от мира сего!

– Что?

– Ты даже не понимаешь! Думаешь, смотреть французские фильмы – это и есть реальная жизнь? Ты не способен создать свой – довольствуешься чужими. Чужими фильмами, чужими жизнями – все, что есть у тебя в голове. Боже, ты без ума от французского кино и чертовой Франции, но не ездишь туда! Когда ты был там в последний раз?

Я смахнул со стола пластмассовую коробку и вскочил. Кровь пульсировала у меня перед глазами.

– Решись хоть на что-нибудь! – крикнула Хлоя. – Хоть раз в жизни! Неужели ты ни на что не способен?

Но я уже пробежал мимо нее, выскочил в дверь, услышав за спиной, как она всхлипывала.

– Мне надоело.

Греттен отшвырнула то, что осталось от маленького желтого цветочка, от которого она отрывала лепестки. Я едва сумел сдержать вздох.

– Постарайся, вспомни. – Я показал ей вилку. – Как это называется по-английски?

– Не знаю.

– Знаешь. Мы проходили.

– Нож, – ответила она, не подняв головы.

Я положил вилку на тарелку. Мои успехи в обучении Греттен английскому языку были более чем скромными, хотя должен признать, что занимался я этим не с бо́льшим энтузиазмом, чем она. Разговаривать с младшей дочерью Арно и в лучшие времена – нелегкое дело. Если же я пытался на нее нажимать, она надувалась и впадала в дурное настроение. Но я обещал Матильде попробовать и держал слово.