Светлана Чехонадская - Амнезия

– Что такое? – притворно удивилась она, так и не поднимая глаз. – Я-то думала, милиция все знает! Что ж вы запнулись?

– Слушайте, нашли время ерничать! Что мне делать?

– А что вы имеете в виду, собственно?

– Как вы относитесь к тому, чтобы я сейчас стал говорить правду? Какой бы она ни была…

– Да мне-то что? Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция. Это ведь ваша клятва Гиппократа?

– Красивая, не правда ли?

– Неплохая, – согласилась она и наконец подняла взгляд. – Можете говорить, не надо тянуть, как в американском триллере. У меня и то началась аритмия. Хотя, на мой взгляд, триллеры, в отличие от выпусков новостей, полезны для здоровья. Ну, говорите.

– В общем, я считаю так. Лола никогда не была на улице Ивана Порываева именно потому, что она никогда не покупала кислоту.

– А кто ее покупал? Сергеев? – спросила Марина.

– Нет. Вы.

– Я?!

– Да.

– Чтобы облить себя, что ли?!

– Нет, чтобы облить мачеху.

– Зачем?!

– Думаю, вы ненавидели ее. И до этого ненавидели. А уж потом, когда вы узнали, что она изменяет вашему отцу, что она ответила предательством тому, кому надо быть преданным, что она не оценила свалившегося на нее счастья, – тут уж вы стали плакать в курилке у окна и говорить, что никогда не надо знать правды. Вы с тех пор изменились, Марина.

Она потрясенно молчала, он посмотрел на часы.

– Я спешу, у меня еще есть дела.

– Связанные с этим?

– Да.

– Тогда я поеду с вами.

– Нет.

– Я поеду с вами! Неужели вы не понимаете, как это для меня важно?

Он вопросительно посмотрел на Иртеньеву.

– У меня случай недавно был, – сказала она. – Пациент один, сумасшедший, вдруг в подробностях описал мне самую главную и самую неприятную тайну моей жизни… Я вот с тех пор думаю: он мысли мои читал, или в него что-то вселилось? Так странно… Я уже во все верю. И чем больше своим делом занимаюсь, тем больше понимаю, что официальная наука ничего не объясняет.

– Неловко, наверное, заниматься лечением с такими-то взглядами?

– Я привыкла, – Иртеньева вздохнула и поднялась со скамейки. – К чему я это вспомнила? К тому, что человеческий организм иногда выкидывает такие коленца, что проще поверить в самую немыслимую чушь. Марина очнулась – это чудо. Она сама в него не верит! А я не удивляюсь. Я такие вещи вижу каждый день. Мне-то труднее поверить, что человек, носящий в себе столько замечательных чудес, берет и убивает другого человека. А вас, Иван Григорьевич, наверное, этим не удивишь?

– Удивишь, – сказал он. – К этому привыкнуть невозможно.

– Кстати, способность удивляться – признак психического здоровья. Думаю, что Марине надо поехать с вами. Если она от чего-то страдала все это время, так это от собственной раздвоенности. Ведь как говорят? Само решение никогда не мучает, мучают сомнения. Только, ради бога, в одиннадцать спать! И вам, Иван Григорьевич, искренне советую – как медик медику – ложитесь спать вовремя!

Он не удержался – рассмеялся.

– Хорошая женщина Иртеньева, – сказал Турчанинов уже в машине, когда они выехали на трассу. Марина сидела напряженная, с прямой спиной, гордо поджав губы, такая жалкая, что у него защипало в глазах.

– Меня больше никто не будет пугать?

– Никто.

Теперь они ехали из города, и он с завистью смотрел на пустые встречные полосы. Вся Москва разъезжалась по дачам, пробки, видимо, будут до Клина.

Красивые летние сумерки зажигали на березах огни святого Эльма, в долинах собирался туман.

Казалось, где-то там, в глубине подмосковных лесов в эту минуту распускаются цветы папоротника. На затянутой ряской поверхности маленьких речек всплескивает чей-то хвост – это русалки выплывают из-под коряг.

Турчанинов мотнул головой: Иртеньева хорошая женщина, но с психиатрами лучше не общаться, они все ненормальные…

– Смешное название, – произнесла Марина. – Рвачи.

Машина проехала по единственной улице, остановилась у нужного дома, они вышли.

Деревушка была уютная, настоящая. Пахло вареной кукурузой, коровами, хвоей – сразу за домом начинался бор. Турчанинов вздохнул, взглянув в его сумрачную глубину.

– Степан! – позвал он, одной рукой приоткрывая незапертую дверь, а другую положив в карман: на всякий случай. Марина стояла за его спиной и оглядывалась.

– Я тут… – Горбачев вышел в сени. Он опять был в костюме и даже при галстуке. – Приехали? Вы не один?

– Я привез к вам дочь Михаила Александровича.

– Да вы что? Какая неожиданность! Приятная неожиданность… Да проходите, что же вы? Я и чай поставлю. У меня только к чаю ничего нет. Вы так неожиданно позвонили, наше сельпо уже было закрыто…

Они прошли по половикам в комнату. Здесь, видимо, все осталось от умершей бабушки – и комоды, и кружевные салфетки (теперь серые от грязи), и на стене две черно-белые фотографии со слегка раскрашенными губами и щеками. На подоконниках стояли горшки с давно засохшей геранью, на полу лежали коврики, сделанные из разноцветных, скрученных в трубочки тряпок.

Турчанинов и Марина сели за круглый стол, Степан возился у печки. Было ясно, что ему нечего там делать, но поворачиваться он не хочет.

– Пора вам познакомиться, – заговорил Иван Григорьевич, – с дочерью старого друга, которую вы так отважно защищали… Вы ведь хотели ее защитить?

Спина напряглась, рука бесцельно провела по беленой поверхности печи.

– Защитить? Нет-нет… Все по другой причине…

– А у нее уже есть улучшения, – как ни в чем не бывало продолжил Турчанинов. – Она вспомнила улицу, на которой покупала кислоту. Вы знаете эту историю? Лола вам ее рассказывала?

– Рассказывала.

– Вы назвали эту историю дурацкой.

– Я проговорился.

– Не поделитесь деталями?

– Она говорила, что Марина увидела их у трансформаторной будки…

– Как и вы?

– Туда, кажется, выходили окна курилки… Лола сказала, что девочка была мерзкая, завистливая, что отец полностью сломал ее психику. «Она пошла в медицинский, чтобы быть похожей на меня и ходить в белом халате!» Лола смеялась.

– Это не очень смешно.

– Лола смешливая… Но она не понимала, с чем играет. Ведь Марина пошла в отца – она была решительная.

– Она и есть решительная.

Рука снова стала водить по штукатурке. Турчанинов изумленно наблюдал за ее движениями. «Он все-таки ненормальный, других объяснений нет…»

– Наверное, Марина хотела отомстить за отца, – произнес Степан.

– Но почему было просто ему не сказать?

– Ей по характеру было противно ябедничать.

– Облить кислотой лучше?

– Может, и не облила бы?

– Так сказала Лола?

– Да. Она так и сказала: «Может, и не облила бы».

– Как это великодушно.

– О нет! Она не великодушная, что вы!

– Откуда Марина узнала, что Лола не поехала на Украину, а задержалась в Москве, чтобы погулять с любовником?