Ширли Джексон - Призрак дома на холме. Мы живем в замке [litres]

– Главное, не выходить из себя, – добавил он, злобно пиная дверь.

– Херес в салоне перед ланчем, – дружески предложил Люк. – Дамы, прошу.

– Миссис Дадли, – сказал доктор, откладывая вилку, – суфле вам удалось.

Экономка мельком взглянула на него и ушла на кухню с пустым блюдом.

Доктор вздохнул и устало повел плечами.

– После вчерашнего ночного бодрствования мне надо вздремнуть днем, а вам, – обратился он к Элинор, – хорошо бы полежать часок. Возможно, всем нам не помешает регулярный дневной отдых.

– Ясно, – весело ответила Теодора. – Заведу себе привычку спать после ланча. Дома она может показаться странной, но тогда я объясню, что такое расписание было у нас в Хилл-хаусе.

– Допускаю, что мы не будем высыпаться по ночам, – сказал доктор, и едва ощутимый холодок пробежал над столом, приглушив блеск серебра и яркие цвета фарфора: легкое облачко, которое проплыло по комнате и привело за собой миссис Дадли.

– Без пяти два, – сказала она.

Элинор с удовольствием поспала бы днем. Вместо этого она лежала на кровати в зеленой комнате и смотрела, как Теодора красит ногти. Время от времени девушки лениво обменивались репликами. Элинор не смела признаться себе, что ушла сюда потому, что боялась остаться одна.

– Обожаю себя украшать, – сказала Теодора, любуясь своими пальцами. – Хорошо бы раскраситься с ног до головы.

Элинор устроилась поудобнее.

– Золотой краской, – бездумно ответила она.

Из-под полуприкрытых век сидящая на полу Теодора виделась ей неопределенным пятном цвета.

– Лак для ногтей, духи и соль для ванны, – произнесла Теодора таким тоном, будто перечисляла города на Ниле. – Тушь для ресниц. Ты слишком мало об этом думаешь.

Элинор рассмеялась и закрыла глаза совсем.

– Некогда, – сказала она.

– Что ж, – решительно объявила Теодора, – придется тебя перевоспитать. Терпеть не могу бесцветных женщин. – Она засмеялась, показывая, что дразнится, и продолжила: – Для начала я покрашу тебе ногти на ногах.

Элинор со смехом протянула босую ногу. Через мгновение она в полусне ощутила холодное прикосновение кисточки и вздрогнула.

– Уж наверняка такая прославленная гетера привыкла к услугам камеристок, – сказала Теодора. – У тебя пятки грязные.

Элинор в ужасе села и глянула на свои ноги: пятки действительно были грязные, а ногти – выкрашены алым.

– Это гадко, – выговорила она, готовая разрыдаться, и тут же невольно прыснула, увидев Теодорино лицо. – Я пойду вымою ноги.

– Ну ты даешь. – Теодора смотрела на нее во все глаза. – Глянь. У меня тоже пятки грязные, глупышка. Честное слово. Глянь же.

– И вообще я не люблю, когда меня обслуживают, – сказала Элинор.

– Ну ты и психованная! – весело ответила Теодора.

– Я не люблю чувствовать себя беспомощной. Моя мама…

– Твоя мама пришла бы в восторг от твоих красных ногтей, – сказала Теодора. – Тебе очень идет.

Элинор снова посмотрела на свои ноги.

– Это гадко, – вырвалось у нее. – Я хочу сказать – на мне. Я почему-то чувствую себя очень глупо.

– Так гадко или глупо? – Теодора принялась собирать свои флакончики. – В любом случае я не стану смывать с тебя лак. Вот проверим, уставятся ли доктор с Люком на твои ноги.

– Что я ни говорю, ты все так вывернешь, чтобы звучало глупо, – сказала Элинор.

– Или гадко. – Теодора серьезно взглянула на нее. – У меня такое чувство, Элинор, что тебе пора отсюда уезжать.

«Смеется она надо мной? – мелькнуло у Элинор. – Или правда считает, что мне тут не место?»

– Я не хочу, – сказала она.

Теодора вновь глянула на Элинор, быстро отвела глаза и легонько тронула ноготь у нее на ноге.

– Лак высох. Я идиотка. Просто испугалась чего-то. – Теодора встала и потянулась – Идем поищем остальных, – сказала она.

Люк стоял в коридоре второго этажа, устало прислонившись к стене; его голова касалась золоченой рамы, в которую был заключен эстамп с изображением руин.

– Я все думаю о доме как о своей будущей собственности, – сказал он. – Прежде как-то не задумывался, а теперь постоянно напоминаю себе, что со временем он станет моим. И не могу понять отчего. – Он указал рукой на коридор. – Если бы я обожал двери, или золоченые часы, или миниатюры, если бы я грезил о собственном алькове, то Хилл-хаус стал бы для меня сокровищницей чудес.

– Дом хорош, – веско произнес доктор, – и в свое время наверняка считался элегантным. – Он двинулся по коридору к большой комнате в торце – бывшей детской. – Вот теперь мы увидим башню из окна. – Входя в дверь, он поежился, потом замер и удивленно глянул через плечо. – Может быть в дверях сквозняк?

– Сквозняк? В Хилл-хаусе? – рассмеялась Теодора. – Сперва нужно добиться, чтобы хоть одна дверь осталась открытой!

– Проходите сюда по одному, – сказал доктор.

Теодора шагнула в дверь и поморщилась.

– Будто в склеп входишь, – объявила она. – А внутри тепло, как везде.

Люк ступил на холодное место, задержался на секунду и тут же торопливо прошел дальше. Элинор последовала за ним, и на миг ее пронзило невесть откуда взявшимся холодом. Как будто проходишь сквозь ледяную стену, подумала она, а вслух спросила:

– Что это?

Доктор довольно потер ладони.

– Альковы, говорите? – сказал он, затем осторожно протянул руку туда, где ощущался холод. – Вот этого им не объяснить. Теодора совершенно правильно упомянула склеп. В холодном месте дома священника в Борли [7] Дом в Эссексе, выстроен в 1863 году, сгорел в 1939 году. Обитатели дома неоднократно сообщали о происходящих в нем паранормальных явлениях: призраках, необъяснимых стуках и проч. Полтергейст принял особый размах после того, как изучением дома занялся известный исследователь сверхъестественных феноменов Гарри Прайс, впоследствии написавший по собранным материалам две книги. температура опускалась всего на одиннадцать градусов. Здесь, думаю, перепад гораздо значительнее. Вот оно, сердце дома.

Теодора и Элинор стали поближе друг к дружке. Хотя в детской было тепло, здесь пахло плесенью и затхлостью, а холод в двери казался осязаемым, видимым барьером, который нужно преодолеть, чтобы выйти наружу. К окну подступала серая громада башни, внутри царила полутьма, а ряд нарисованных на стене животных отнюдь не внушал веселья, как будто они пойманы в капкан или связаны с умирающей дичью на гравюрах в бильярдной. Детская была больше остальных спален Хилл-хауса и в отличие от них выглядела запущенной; Элинор подумалось, что даже усердная миссис Дадли старается без крайней надобности не переступать холодный барьер.

Люк вышел обратно в коридор и охлопал сперва ковер на полу, затем стены, в надежде найти, откуда дует.