Франк Тилье - Головокружение

– На следующее утро, когда выглянуло солнце, Макс вылез из палатки и принялся раскапывать снег, засыпавший вход. Снега навалило много, и Макс запыхался. Мы были оптимистами и считали, что взойдем за одно утро. И как раз в этот момент та часть карниза, на которой стоял Макс, исчезла у него из-под ног. Веревкой мы не связались. Я… я видел, как он пролетел расстояние примерно с тридцатиэтажный дом, ударился о скалу и исчез в глубине пятикилометровой расщелины.

Я умолк. Я помнил каждую складку его красно-желтого комбинезона. Я, как сейчас, видел его глаза, почерневшие от напряжения и удивленно выкаченные из орбит, видел, как его рука хватает пустоту, а потрескавшиеся губы раскрылись в крике.

Я обхватил голову руками. В последний раз я рассказывал эту историю очень давно… В посольстве в Лиме… Потом, уже на французской земле, спонсорам, спортивной прессе, само собой, журналу «Внешний мир»… И конечно, Франсуазе. Я помнил, как потрясенный мир скалолазов погрузился в молчание, помнил чувство растерянности и невосполнимой утраты. Макс был известным альпинистом и обладал атлетическим сложением и буйным характером. Внешне он был как величественная скала. Но что за этим скрывалось… Перед каждым восхождением он развлекался с проститутками. Да к тому же бил свою жену.

А она оставалась с ним, черт побери. Она его любила, несмотря ни на что, как шерпа любит свои горы.

Мишель вздохнул:

– Бывают же в жизни ужасные вещи. Видеть, как кто-то гибнет у тебя на глазах и не иметь возможности что-то сделать. И выжить… Так сказать, спастись…

Я улегся, Пок прижался ко мне. Голова кружилась все сильнее и сильнее.

– Это… это все равно что ваши отрубленные пальцы… Несчастный случай – часть профессии. Горы прекрасны, но они убивают людей. Это первый урок, который усваиваешь, идя на восхождение.

Мишель поднял к маске изуродованную руку:

– Профессиональные риски. Да…

Он снова надолго застыл в неподвижности. Потом резко повернулся к нам и поставил бутылку в угол:

– Ну что, гасим свет – и спать?

Фарид, съежившись на коремате и глядя в одну точку на стенке палатки, вдруг зашелся в приступе кашля. И в кашле появилось какое-то хриплое бульканье, похожее на звук, который возникает, когда с донышка тянешь молочный коктейль через соломинку.

– Не гаси горелку, Мишель. Не гаси… Убавь до минимума, но не гаси…

Я молча кивнул Мишелю в знак согласия. Баллончик с ацетиленом был солидного размера и, похоже, полный. Мишель поставил подачу газа на минимум. По палатке заплясали тени, и внутрь пробрался сумрак. Я чувствовал, как он касается моего лица. Это Тьма воспользовалась случаем и скользнула под тент. Справа от себя я вдруг ощутил какие-то слабые вздрагивания… Чьи-то ноздри судорожно втягивали воздух. Фарид плакал, но изо всех сил старался, чтобы никто не заметил. Я повернулся на бок и залез к нему в мешок. Он еле слышно прошептал:

– Ты чего?

– Вспомни. Человеческое тепло еще никого не обжигало. Мешков два, а нас трое.

Наши тела соприкоснулись, я обхватил руками его хрипящую грудь, пустив цепь вдоль правого бока, и крепко прижал его к себе. И сразу почувствовал, как стало теплее.

– Ну, вот так… вот так, ладно?

Я похлопал ладонью по коремату, и сзади к моей спине привалился Пок. Повернув голову в сторону Мишеля, я его не увидел: с поперечной перекладины прямо до моего лба свисала одежда.

– Теперь можно погасить.

Голова кружилась. В темноте я еще сильнее прижался к Фариду. Несмотря на то что мы были одеты, наши тела согревали друг друга, соединившись, чтобы противостоять кошмару. Я подсунул под его ступни свои и уткнулся ему в спину лбом, вдыхая его запах.

– Эй, ты что творишь, черт возьми!

Он пихнул меня локтем, и я вздрогнул. Отвернувшись, я со стыдом зажал руками то место на брюках, что приходилось на промежность.

Определенно, наступило утро.

Я закинул руку назад, чтобы вытянуть затекшее тело, и опрокинул стакан с Желанным Гостем. Паук не отреагировал. Я наклонился и осторожно потрогал его пальцем. Он съежился в маленький черный комочек. Умер. Может, от голода. А может, его отравил кусочек апельсиновой корки. Я положил его на ладонь, слегка размахнулся и забросил паука к стенке палатки.

Почему он покинул меня так быстро?

Совершив это неприятное открытие, я вдруг заметил, что рядом со мной пусто. Не хватало еще одного существа.

Я сразу проснулся и сел.

– Пок! Пок!

У входа в палатку неподвижно стоял Мишель. Ноги раздвинуты, руки висят вдоль бедер.

– В том-то вся и проблема. Пок…

Он протянул «о», а на звуке «к» язык его прищелкнул по нёбу.

Я вскочил:

– Что? Что?!

– Случилось то, что должно было случиться. Твой пес оккупировал пещеру, где находятся запасы газа. Я пытался подойти, но он чуть не отгрыз мне руку. И знаешь что?

Я боялся услышать ответ, который через несколько секунд слетел с его закованных в железо губ.

– Он устроил себе пиршество, какого, несомненно, уже никогда больше не будет в его заурядной собачьей жизни.

Я оделся на четвертой скорости, надел ботинки и помчался к красной линии. Цепь тянула меня назад за правую руку, а все тело рвалось вперед. Я метался по доступной мне территории и непрерывно кричал:

– Пок! Пок! Ко мне! Иди сюда!

Мишель предусмотрительно положил каску с налобным фонарем и баллон у входа в пещеру, за изгибом скалы. То, что мы увидели на внутренней стене пещеры, нас напугало. Там двигалась огромная вытянутая тень, похожая на наскальные рисунки доисторических людей. Перспектива, положение источника света и расстояние позволяли видеть четыре длинные лапы и на них круглое, покрытое шерстью тело, похожее на гигантского паука из фильма ужасов. Мой пес склонился над какой-то массой, возможно над трупом. Тень выгнула лапы, вцепилась в верхнюю часть трупа и резко дернулась назад.

– Похоже, ему нелегко, – прошептал подошедший к нам Фарид. – Глядите, как тащит… Как думаешь, что он отгрызет раньше: ноги? живот?

Губы меня не слушались. Ответ пришел из уст Мишеля:

– Прежде всего, я думаю, что он постарается оттащить тело в другое место. Подальше от света, вглубь своей новой территории. Там, где я положил фонарь, он оставил обильные метки мочой. Теперь пещера принадлежит ему. И он ее не уступит ни за что.