Агата Горай - Забыть нельзя помнить

– А как это – стремиться к лучшему? Что значит «отваливаются»? Они что, падают? А я хороший человек? – Мне больше не хотелось каши, мне хотелось получить ответы.

Я отодвинула миску и, облокотившись на стол, с широко раскрытыми глазами и оттопыренными ушами, приготовилась впитывать каждое слово.

Прокоповна ласково улыбнулась, и все ее морщинки заиграли особенную мелодию тепла и добра:

– А это так – помогать ближнему и нуждающемуся, не хранить в сердце злобы какой или обиды, не бояться открывать сердце и дарить добро, верить в людей, в любовь и силу прощения. Ведь если б люди не копили ненависть, то и войн и революций не было бы. А «отваливаются» – это не «падают», а отстают от тебя, поняв, что ты не тот человек, который способен разделить их взгляды. Кто бы что ни говорил, в том числе и твоя милая матушка, добро побеждает всегда. С доброй душей легче идти по жизни, нежели год за годом, десятилетие за десятилетием тащить тяжесть черноты в сердце. Вот подрастешь маленько, сама во всем разберешься и поймешь. А пока скажу тебе вот что – ты прекрасный человек и чудный ребенок, Кирочка. Ведмежонок мой добродушный. Разве зацелованное солнцем дитя может быть плохим человеком?

Прокоповна склонилась и чмокнула меня в нос.

– А как это – «зацелованное солнцем»?

– А это когда солнышко тебя очень сильно любит и с самого первого дня твоего рождения целует и целует. Веснушки ведь – это солнечные поцелуи, а у тебя их вон сколько! Да и цвет волос огненный, цвет самых великолепных закатов и рассветов. А тепла в твою крохотную душу сколько уместилось… Кирочка, милая моя, запомни, прошу: что бы ни происходило и ни случалось в жизни, в какую бы сторону ни начинал дуть ветер перемен, сколько бы сложностей ни несла в себе жизнь (а так бывает) – оставайся теплым и солнечным человеком. Не позволяй ничьей ненависти и злобе погасить в тебе солнце. Ослепляй им недоброжелателей. Сжигай зависть. Не принимай близко к сердцу чужую глупость, и тогда тебе удастся в жизни все.

– И тогда я буду такой же хорошей и доброй, как ты?

– Да, милая. Да.

Прокоповна улыбалась, а глаза ее были такими печальными, какими никогда до этого момента не были. Столько мудрости было в ее словах, и одному Богу известно, какой ценой эта мудрость ей досталась.

Память – ненадежная штука. Полностью полагаться на то, что больше двадцати лет назад все именно так и было – нельзя, но мои воспоминания – не инструкция по запуску ядерной боеголовки, и некоторые погрешности вполне допустимы. Не так важно, ела ли я в то утро молочную кашу, и посылала ли мне мама воздушный поцелуй, и целовала ли Прокоповна мой веснушчатый нос, важна суть – меня воспитывали в противоречиях. Я впитывала в себя истину о добре и любви, которую исповедовала няня, но и мамины наставления о царящей повсюду ненависти и предательстве тоже не проходили мимо. Все копилось. Все откладывалось. Каждое видение мира в конечном итоге оказалось верным. Каждое посеянное в мою чистую детскую душу зернышко спустя годы дало урожай.

– Кира, а правда, что твоя мама купила для школьных кружков фотоаппарат самой последней модели и телескоп, чтоб на звезды смотреть?

– Правда, – честно отвечаю, широко улыбаясь моим трем товарищам – Сашке, Косте, Сереже, которые редко проходят мимо моего двора, не вовлекая меня в очередное приключение.

Болоньевые куртки в клетку – коричневого, зеленого и синего цветов, висят на каждом из мальчишек, будто на огородных пугалах – кому-то, наверно, вещица досталась от старшего брата, а кому-то, может быть, от сестры. У круглолицего и светловолосого Сережи под носом присохшие намертво сопли, у Сашки-«оглобли» разбита нижняя губа, а Костя где-то потерял два зуба. На ногах у мальчишек резиновые сапоги с таким слоем грязи, что со стороны может показаться, будто они обуты в сапоги из влажного чернозема. Но на то на дворе и конец марта.

Мои ноги наряжены в сочные красные резиновые сапожки, а куртка розового цвета в крупную клубничку. На голове алый берет, из-под которого на плечи падают два курчавых рыжих хвоста, перевязанные малиновыми лентами. Я заметно выделяюсь на фоне мальчишек, и не только этой троицы, а практически всех детей нашего поселка, большинство из которых носят преимущественно вещи черно-коричневых тонов.

– Конечно, мамка с папкой какую хош тряпку достать могут по заниженной цене, а в магазине нашем такого добра не сыскать.

– И не только тряпку. Моя Леночка и мечтать о таких куклах не может, как у этой раскормленной и избалованной председательской дочки.

– Да уж, моя Марина тоже вечно рыдает и клянчит красивые наряды, мол, «у Киры есть, почему у меня не может быть?».

– Из глотки у этих Медведей уже прет, а все никак уняться не могут – постыдились бы!

Подобные диалоги стандартны для нашего поселка, и в силу своего возраста я не понимаю, почему люди с такой злостью отзываются о моей семье и обо мне, ведь я не была жадиной и всегда охотно делилась игрушками и лакомствами со всеми.

Вот и сегодня.

– А ты можешь показать нам их, а то ведь мы для таких кружков по возрасту не годимся, а так хочется хоть в руках подержать такую диковинку, – без стеснения улыбаясь беззубым ртом, говорит Костя, а Сережа ловко растирает локтем то, что скопилось под носом.

– Не могу, – опустив глаза в землю, виновато шепчу в ответ. – Мама строго-настрого запретила прикасаться к вещам, которые числятся школьными. После того случая с глобусами.

– Да брось ты! Сама знаешь, какие удобные гнезда для наших несушек получились из самого большого. Знаешь, как куры за них убиваются? А средний мы просто разукрасили. Кто сказал, что наша Земля имеет такие же цвета, как было нарисовано? Согласись, черно-белое намного понятнее: черное – земная часть, белое – водоемы всякие. А маленьким мы до сих пор метко сбиваем с любого дерева все что угодно. И что ж в этом плохого? Мы ведь не выбросили твои глобусы и не уничтожили, а просто придумали, как их использовать в других целях. Полет фантазии, творческий подход, – разве не этому учат в школе на уроках труда и рисования? Так и скажи, что ты просто жадина-говядина!

– Да-а-а! – подхватили Саша и Сержа. – Жадина-говядина, соленый огурец, на полу валяется, никто его не ест!

– Я не жадина!

– Жадина, жадина, – ехидно улыбаясь, шепчет Костя, а я от обиды готова разреветься. – Ребят, пойдем отсюда. Нечего нам с такими жадинами даже стоять рядом.

Костя сует руки в карманы и, гордо вздернув нос, шагает прочь, а Сашка и Сережа шагают за ним.

– Постойте! Я сейчас все принесу. Мама поймет. Вы ведь просто хотите посмотреть.