Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Хуже другое: ни Каннингем, ни Мадлен Обэр ко мне не приходили. Разумеется, я не особо надеялся, что камеристка Эвелины явится ко мне по первому зову, но Каннингема не было уже несколько часов. Не знаю, что его задерживает, теряю терпение. Нам надо сделать многое, а времени в обрез.

– Сесил, вы у себя? – произносит сиплый голос. – А Хелена еще с вами? Мне сказали, что у вас с ней встреча.

В дверях стоит старуха в широком красном салопе; на голове шляпка, на ногах – перепачканные грязью резиновые сапоги почти до колена, на щеках играет румянец, на лице застыла недовольная гримаса.

– Нет, мы с ней еще не виделись, – отвечаю я. – Вот, до сих пор жду.

– И вы тоже? Мы договорились встретиться с ней сегодня утром в саду, так я ее напрасно прождала целый час, только промерзла до костей, – говорит старуха, подходя поближе к огню.

Она так тщательно укутана, что малейшая искра из камина устроит здесь церемониальное погребение викинга.

– Интересно, куда эта вертихвостка подевалась? – ворчит она, стягивает перчатки и швыряет их на кресло рядом со мной. – В Блэкхите особых развлечений нет. Выпить не желаете?

– Вот только приступил, – говорю я, демонстрируя ей полупустой бокал.

– Разумное занятие. А мне взбрело в голову прогуляться, потом вернулась – а дверь не открывают. Полчаса стучала в окна, все слуги куда-то запропастились. Можно подумать, мы в Америке.

Графинная пробка тихонько скрежещет, бокал со стуком опускается на столешницу, лед звенит о стекло, потрескивает под струей напитка. Что-то шипит, булькает, а затем отчетливо слышится глоток и довольный долгий вздох.

– Хорошо-то как! – произносит старуха; последующий звон бокала свидетельствует о том, что первый был всего лишь для разминки. – Я Хелене говорила, что все эти празднества – дурацкая затея, но она меня слушать не стала, и вот пожалуйста: Питер не выходит из сторожки, Майкл развлекает гостей как умеет, а Эвелина устраивает маскарад. Вот увидите, все закончится катастрофой.

Не выпуская бокала из рук, она возвращается к камину и, освобожденная от салопа, словно бы усыхает, превращается в крохотную розовощекую старушку с красными от холода руками и встрепанной копной седых волос.

– А это еще что? – Она берет с каминной полки белую карточку. – Сесил, вы собирались мне писать?

– Простите, что вы сказали?

Она протягивает мне карточку, где написано всего несколько слов:

Встретиться с Миллисент Дарби.

А.

Разумеется, это Анна постаралась.

Сначала – подпаленные перчатки, теперь вот неожиданное знакомство. Странно, конечно, что мне весь день оставляют подсказки, однако приятно сознавать, что у меня все-таки есть друг. Вдобавок можно расстаться с мыслью о том, что миссис Дарби – одна из моих соперников или мое воплощение. Эта старая дама – такая колоритная особа, что просто не вместит кого-то еще.

«А зачем тогда она явилась на кухню, чтобы расспросить слуг о странном поведении гостей?»

– Я велел Каннингему пригласить вас ко мне на коктейль. – Я смакую виски. – Он записал поручение, но, похоже, отвлекся на что-то еще.

– Вот так всегда и происходит, если поручать важные дела людям из низов, – фыркает Миллисент, усаживаясь в кресло. – Попомните мои слова, Сесил, в один прекрасный день он обчистит все ваши банковские счета и сбежит с какой-нибудь служанкой. Сами видите, что стало с проклятым Тедом Стэнуином. Пока был егерем, ходил по струнке, тише воды ниже травы, а теперь можно подумать, что он и есть владелец имения. Наглости хоть отбавляй.

– Да, Стэнуин – неприятный тип, а вот слуги здесь все-таки неплохие, – говорю я. – Они обо мне заботятся. Кстати, я слыхал, вы на кухню заходили, так что, похоже, и вам жаловаться не на что.

Она небрежно отмахивается от моих возражений, окропляет их виски.

– Ну, это… – Она подносит бокал к губам, обдумывает ответ. – У меня кое-что пропало, вот я и решила, что, может быть, какая-нибудь служанка… Никогда ведь не знаешь, с кем имеешь дело. Помните моего мужа?

– Смутно, – говорю я, восхищаясь тем, с какой ловкостью она меняет тему; вряд ли на кухню она явилась жаловаться на слуг.

– Вот и с ним так же, – презрительно фыркает она. – Все-таки отсутствие породы сказывается. Впрочем, убогое происхождение и воспитание не помешали ему завести больше сорока ткацких мануфактур и при этом остаться совершеннейшим чурбаном. Мы прожили вместе пятьдесят лет, а я впервые улыбнулась в день его похорон и с тех пор не перестаю веселиться.

В коридоре скрипят половицы, повизгивают дверные петли.

– Наверное, это Хелена, – говорит Миллисент, вставая с кресла. – Ее апартаменты чуть дальше по коридору.

– А я думал, что Хардкаслы обосновались в сторожке.

– Нет, там только Питер, – отвечает она, презрительно вздергивая бровь. – А Хелена осталась здесь, в особняке. Их брак и прежде был непрочен, а теперь почти совсем развалился. Вот увидите, Сесил, все кончится громким скандалом.

Старуха выходит в коридор, окликает Хелену, внезапно умолкает и чуть слышно бормочет:

– Это еще что за…

Затем снова заглядывает ко мне.

– Вставайте, Сесил, – испуганно говорит она. – Тут происходит что-то странное.

Обеспокоенно поднимаюсь с кресла, ковыляю в коридор, где приоткрытая дверь в апартаменты Хелены со скрипом покачивается под сквозняком. Замок выдран с мясом, под ногами хрустят щепки.

– Кто-то взломал дверь, – шипит Миллисент у меня за спиной.

Я медленно толкаю дверь тростью, и мы заглядываем в апартаменты.

Комната пуста. Судя по всему, здесь давно никого не было. Шторы все еще задернуты, спальню освещает лишь тусклое сияние керосиновых ламп в коридоре. Кровать под балдахином не разобрана, на туалетном столике теснятся всевозможные кремы, пудра и прочие притирания.

Миллисент, удостоверившись, что ей ничего не грозит, протискивается в комнату, окинув меня неприязненным взглядом, в котором, однако же, сквозит неохотное извинение, и направляется мимо кровати к окну, чтобы с трудом откинуть тяжелые шторы и разогнать сумрак.

Потревожен только секретер каштанового дерева. Крышка его откинута, ящики выдвинуты. На столешнице среди бутылочек чернил, конвертов и ленточек стоит большая лакированная шкатулка с двумя углублениями в форме револьверов. Самих револьверов нет, хотя я подозреваю, что один из них прихватила Эвелина, отправившись на кладбище. Она еще тогда сказала, что взяла его у матери.

– Что ж, ясно, ради чего сюда забрался злоумышленник, – говорит Миллисент, касаясь шкатулки. – Вот только непонятно, зачем он это сделал. На конюшне полно охотничьих ружей, их оттуда легче украсть. Никто бы и не заметил.

Отодвинув шкатулку, Миллисент берет со стола дневник в замшевом переплете и начинает его листать, то и дело останавливая палец на заметках о встречах и вечеринках, просматривая записи на полях и вложенные в книжку листки. Все это свидетельствовало бы всего лишь о праздной и скучной жизни, самой обычной, если бы не вырванная страница.