Линетт Нони - Шепот [litres]

– Да. Да, я, – признаю я. Голос у меня слабый, но каждое слово налито силой. – Это я их убила. Но до того как это произошло, мы были счастливы и жили далеко от «Ленгарда». Я никогда не слышала ни о Вещих, ни о военных. Мы жили нормальной жизнью.

– А затем ты их убила, – бессмысленно повторяет Ваник.

– Да, – так же бессмысленно повторяю я. – И я…

Продолжай.

Дышать.

Повисает пауза, как будто время остановилась и Земля замерла на полпути вокруг Солнца. А затем Ваник неожиданно покатывается со смеху.

Его смех – громкий и хриплый, и я невольно вжимаюсь в подстилку, на которой лежу, не обращая внимания на боль в поврежденных участках. Мне просто хочется оказаться как можно дальше от него.

– Потрясающе, что ты и сама веришь в это! – стонет он сквозь смех. – Нет, просто потрясающе!

Я морщу лоб.

– О чем ты?

– Ты – Творец, Шесть-Восемь-Четыре, – говорит Ваник, его смех иссякает, но глаза все еще горят. – Творцы по определению «творят». Ты творишь жизнь, а не смерть. Твои способности ограничены воображением, но в этом случае само твое воображение также ограничено. Ты не способна убить намеренно, ни умственно, ни эмоционально, не говоря уже о том уровне контроля, который для этого нужен!

Я бы хотела, чтобы вы умерли… Вы для меня мертвы… Вы оба.

Я пытаюсь отбросить это воспоминание, но у меня ничего не выходит.

– Ты не могла убить своих родителей при помощи Вещания, – говорит Ваник. – Никак!

Я вас ненавижу… Я никогда больше с вами не заговорю… Вы для меня умерли!

– Ошибаешься, – упрямо говорю я, отгоняя голоса у себя в голове. – Это я их убила!

Он снова смеется и трясет головой. Я пытаюсь заглушить его смех и выжать из себя все признание до капли, раз уж зашла так далеко. Мне это нужно.

– Я сказала им, что желаю им смерти, – говорю я, выдавливая из себя слова, на которые была неспособна раньше. – Я сказала им, что для меня они умерли!

Кажется, он ждет продолжения.

– И все?

– А этого недостаточно? Я не контролировала себя, и после этих слов все и произошло! После той истерики я побежала наверх, а когда вернулась, они лежали на полу мертвые!

Я закрываю глаза, и воспоминания разыгрываются у меня в голове. Я вижу маму – на ней ее любимое воскресное платье, желтое с белыми ромашками. Отец в узких брюках и накрахмаленной рубашке без единой складочки. Оба смотрят в потолок, глаза у них стеклянные, пустые.

На этот раз Ваник смеется горько.

– Ты и правда ничего не знаешь, Шесть-Восемь-Четыре!

Я резко открываю глаза и смотрю на него.

– Я знаю, что я это сделала. И буду жить с этим всю оставшуюся жизнь.

– Очень ошибаешься!

Уверенность в голосе Ваника поражает меня в самое сердце.

– Ты все лжешь, – выдавливаю я.

– Нет, не лгу.

Его прямой, твердый взгляд встречается с моим. Этого вполне достаточно, чтобы посеять во мне семя сомнения. И оно расцветает пышным цветом, когда он добавляет:

– Любопытно, Шесть-Восемь-Четыре. Учитывая все то, что ты уже знаешь о Вещих, ты никогда не задавалась вопросом, какими способностями обладали твои родители?

Мое сердце замирает.

– Жаль, что ты никогда этого не узнаешь, потому что никогда не выйдешь отсюда, – продолжает он и в его глазах загорается маниакальный огонь при виде моего перепуганного лица. – А ведь я сказал тебе вполне достаточно, чтобы ты смогла узнать, что с ними произошло на самом деле, – он делает небольшую паузу, – или даже найти их.

Я делаю глубокий болезненный вдох. На что он намекает? Я не могу. Я не верю ему. Не могу позволить себе надеяться. Сейчас не время удивляться. Что мне действительно нужно – так это план, как выбраться отсюда. Не уверена, что смогу задержать его надолго. Я не уверена даже в том, что сама еще долго пробуду в сознании.

– Ну что ж, время историй подошло к концу, – говорит Ваник и проверяет мои ремни – крепко ли они меня держат. – Альвин, подготовь остальных новобранцев, пусть уходят. Кроме Камелот. Она может нам понадобиться… так, на всякий случай.

На случай, если у него и правда дрогнет рука и ему будет нужно, чтобы кто-нибудь в срочном порядке излечил его драгоценного маленького Творца и не дал ему истечь кровью. Хотя если он высосет из меня еще хоть немного, то и Ками ничем не сможет помочь.

Я слушаю, как Мэннинг начинает указывать безвольным, послушным рекрутам «Исхода» забыть события этой ночи, и постепенно прихожу к выводу, что у Ваника на самом деле нет Вещего, который мог бы управлять сознанием, есть только Мэннинг, который может убедить людей в чем угодно, даже забыть опыты над ними. Мне отсюда не очень хорошо видно, но, кажется, рекрутеры чувствуют себя хорошо, наверное, Мэннинг убедил Ками подлечить их.

– Мы проведем еще очень много времени вместе, Шесть-Восемь-Четыре, – говорит Ваник, снова привлекая мое внимание. – Способности Альвина не распространяются на Лэндона, как, похоже, и на тебя. Так что придется тебе остаться здесь на неопределенный срок, чтобы я знал, что ты не убежишь.

Моя кожа холодная и липкая, лоб усеян бисеринками пота. Не знаю, из-за чего – из-за его слов или потому, что я уже на пределе. Глаза Ваника сужаются, по мере того как он разглядывает мое лицо – лихорадочно блестящую кожу и расфокусированный взгляд.

– Думаю, пока что с тебя хватит.

Я издаю звук, похожий на шипение, когда он выдергивает иглу капельницы из моей руки. Закрываю глаза – голова кружится, когда я вижу кровь, бьющую из вены на сгибе локтя. Я знаю, что это иррационально, ведь надо мной висят пакеты с такой же кровью, но видеть ее, чувствовать боль в месте надреза – это совсем другое.

– Мне жаль, что ты потеряла так много крови, – говорит Ваник, хотя в его голосе нет ни капли вины. – Какую-то часть я использую, но в основном мне пришлось пойти на это, чтобы ослабить тебя.

Он протягивает руку и ласково щелкает меня пальцем по носу.

– Мы ведь не хотим, чтобы ты тут наговорила лишнего, верно?

Я пытаюсь укусить его за палец, но он лишь смеется.

Это усилие стоит мне последних сил – лаборатория неожиданно исчезает во мраке, и мне приходится напрячься изо всех сил, чтобы не потерять сознание.

– Не буду лгать, Шесть-Восемь-Четыре, это будет больно, – говорит Ваник. – Я привык, что мои пациенты слушаются Альвина и ничего не чувствуют, поэтому обычно не держу под рукой анестетик. Похоже, нам придется импровизировать. Ну-ка открой, да пошире!

– Что…

Мой голос тонет в куске ваты, которую Ваник заталкивает мне в рот.

– А то еще откусишь себе язык, – говорит он, а потом берет скальпель и бритву. – Кричи сколько хочешь, если от этого будет легче.

Кардиомонитор захлебывается моим пульсом, удары ускоряются, по мере того как ухудшается мое положение. Мой страх становится почти осязаемым, но я все равно стараюсь держать дыхание под контролем. Я же чудовище. А чудовища никого и ничего не боятся.