Дин Кунц - Исступление. Скорость

Кот машинально прикрыла собой Ариэль, но Вехс неожиданно свернул в сторону, и ей стало ясно, что он их не видит. Огонь ослепил Вехса, и он гнался не за ней или за Ариэль, а за незаслуженным милосердием.

На самой середине шоссе он упал поперек разделительной желтой линии и некоторое время корчился там, сгибая и разгибая руки и дрыгая ногами, постепенно заваливаясь на бок, подтягивая колени к груди и поднимая к подбородку согнутые руки. Потом голова его склонилась вперед, словно расплавленный позвоночник не мог больше удерживать ее тяжесть. Вскоре Вехс затих, и только пламя плясало и потрескивало на его неподвижном теле.

Каким-то уголком мозга Вехс понимал, что затихающие крики, которые он слышит, издает он сам, однако его страдания были такими глубокими и сильными, что разум его, словно в горячечном бреду, заполнился странными мыслями и образами. На другом уровне сознания он был уверен, что этот вопль не может вырываться из его горла, что это кричит и стонет нерожденный близнец кассира с автозаправочной станции, оставивший на лбу брата-счастливчика свой след в виде розового пятна. Перед самым концом Вехс вдруг испугался незнакомого ощущения, которое подарило ему жгучее пламя, но уже в следующий миг он перестал быть человеческим существом и обратился в вечную тьму.

Таща за собой Ариэль, Кот пятилась все дальше и дальше от огня, однако в какой-то момент она поняла, что ноги больше ее не держат. Тогда она села на землю там, где стояла; ее трясло, от боли темнело в глазах, а в голове мутилось от огромного, невероятного облегчения. Потом она начала плакать, всхлипывая, как восьмилетняя девочка, и освобождаясь от всех слез, что она не выплакала под пыльными кроватями, на загаженных мышами чердаках и на опаленных молниями пустынных песчаных пляжах.

Вскоре вдали вспыхнули фары; Кот наблюдала за тем, как они приближаются, а Ариэль стояла рядом, безмолвно созерцая луну.

Лежа на больничной койке, Кот дала подробный отчет полицейским чинам обо всем, что с ней произошло и что ей было известно, однако с репортерами, которые из кожи вон лезли, пробиваясь к ней, она разговаривать не пожелала. В свою очередь полицейские много рассказали ей о Вехсе и о масштабах его преступной деятельности, хотя ни одно из его зверских преступлений не могло помочь Кот понять убийцу. Два момента заинтересовали ее больше всего.

Во-первых, Пол Темплтон, отец Лауры, приезжал в Орегон по делам бизнеса за несколько недель до нападения Вехса на его семью. Здесь он был остановлен за превышение скорости. Офицером, выписавшим квитанцию, как на беду, оказался сам молодой шериф. Возможно, семейные фотографии выпали из бумажника Пола, когда он полез за водительскими правами, и Вехс увидел прекрасное лицо Лауры.

Во-вторых, полное имя Ариэль было Ариэль Бейж Дилэйн. До своего таинственного исчезновения она жила с родителями и девятилетним братом в тихом пригороде Сакраменто. Ее отец и мать были застрелены в своих постелях, а младший брат – замучен до смерти с помощью инструментов, которые миссис Дилэйн использовала для изготовления кукол, и были основания предполагать, что преступник заставил Ариэль смотреть на пытки, прежде чем увезти ее в неизвестном направлении.

Кроме полицейских Кот приходилось беседовать с огромным количеством врачей. Курс лечения включал не только исцеление полученных ею порезов, ушибов и укусов; несколько раз Кот обсуждала свои впечатления и переживания с психоаналитиками и психиатрами. Самым настойчивым из них был доктор Кевин Лофглан – полный, но подвижный, как мальчишка, несмотря на свои пятьдесят с хвостиком лет, человечек, заливавшийся приятным, мелодичным смехом и постоянно теребивший мочку правого уха, отчего она постоянно была багрово-красной.

– Мне не нужно никакое лечение, – заявила ему Кот. – Жизнь – вот лучшее лекарство.

Он не понял ее, и Кот захотелось рассказать ему об отношениях взаимной зависимости, которые сложились у нее с матерью, хотя в последние десять лет – с тех пор как она стала жить самостоятельно – эти отношения прервались. Врач хотел облегчить ее страдания и помочь примириться с горем и болью потерь, но Кот возразила:

– Я не хочу учиться справляться с болью, доктор. Я хочу чувствовать ее. Не ощущать, а чувствовать.

Когда он завел речь о посттравматическом стрессовом синдроме, Кот заговорила о надежде; когда он толковал о самореализации, Кот говорила об ответственности; когда он витийствовал о способах повысить самооценку, Кот говорила о вере и доверии, так что в конце концов врач пришел к выводу, что бессилен помочь человеку, который говорит на совершенно ином языке, нежели он сам.

Врачи и сиделки боялись, что Кот не сможет уснуть, но она засыпала быстро и спала крепко. Они были уверены, что ее будут тревожить кошмары, но Кот снился только соборный сад, где она всегда была в безопасности среди друзей.

Одиннадцатого апреля, то есть ровно через двенадцать дней после поступления в больницу, ее выписали, и, когда Кот вышла за ворота, ее уже поджидало больше сотни газетных, радио– и телерепортеров – включая представителей нечистоплотных бульварных изданий и крошечных частных студий, которые посылали ей через «Федерал экспресс» разнообразные контракты и сулили огромные гонорары за эксклюзивное право рассказать читателям ее историю. Кот пробиралась сквозь толпу, не отвечая на вопросы, что сыпались на нее со всех сторон, но и стараясь быть вежливой. Когда она наконец достигла ожидающего ее такси, один из репортеров ткнул ей в лицо микрофон и задал очередной бессмысленный вопрос:

– Мисс Шеперд, каково это – чувствовать себя прославленной героиней?

Кот остановилась и, повернувшись в его сторону, сказала:

– Я не героиня. Как и все вы, я просто живу и не перестаю удивляться, отчего жизнь такая жестокая штука. Мне остается только надеяться, что я больше никогда никому не сделаю больно.

Услышав эти слова, репортеры, что были ближе к ней, замолчали, но задние продолжали выкрикивать что-то бессвязное. Кот села в такси и укатила.

Имущество семейства Дилэйн, пристрастившегося к кредитам «Визы» и «МастерКарда», было заложено-перезаложено, когда Крейбенст Вехс разом избавил их от всех долговых обязательств, – поэтому Ариэль не досталось в наследство даже клочка земли. Ее бабка и дед по отцовской линии были еще живы, но очень слабы здоровьем и тоже не обладали сколько-нибудь значительными финансовыми возможностями.

Но даже если бы у Ариэль сыскались хоть какие-то обеспеченные родственники, способные взять на себя бремя содержания и лечения шестнадцатилетней девушки с такими сложными, единственными в своем роде проблемами, то и они вряд ли справились бы с подобной головоломной задачей, поэтому Ариэль признали лицом, находящимся под опекой суда, и отправили в психиатрическую больницу штата Калифорния.