Линкольн Чайлд - Синий лабиринт

Константинеску осмотрел мозг, осторожно извлек его, положил на весы и пробормотал данные в микрофон. Он взял несколько образцов тканей, передал их лаборанту, а затем, на сей раз не поворачиваясь, заговорил с Пендергастом:

– Агент Пендергаст… вы планируете прощание с покойным в открытом гробу?

На несколько секунд наступила полная тишина. Наконец Пендергаст ответил:

– Ни прощания, ни похорон не будет. Когда вы закончите, я отдам необходимые распоряжения, чтобы тело кремировали. – Голос его звучал, как скрежет ножа по льду.

– Понятно. – Константинеску вернул мозг в черепную коробку и немного помедлил. – Прежде чем продолжить, я бы хотел задать вам вопрос. Рентгенограмма выявила округлый объект в… желудке покойного. Но на теле нет шрамов, которые указывали бы на пулевые ранения или хирургическое вмешательство. Вам известно о каких-либо посторонних предметах, которые могут находиться в теле?

– Не известно, – ответил Пендергаст.

– Хорошо. – Константинеску медленно кивнул. – Тогда я приступаю к Y-образному рассечению.

Никто не возразил, и патологоанатом снова взял пилу Страйкера, сделал надрезы на правом и левом плечах и повел их вниз под углом так, что они встретились под грудной костью, после чего завершил рассечение, доведя скальпелем надрез до лобка. Лаборант подал ему набор механических ножниц, и Константинеску завершил раскрытие грудной полости, подняв подрезанные ребра и кожу и обнажив сердце и легкие.

Пендергаст оставался неподвижным за спиной у Энглера. По прозекторской начал распространяться известный запах – тот запах, который всегда преследовал Энглера, как и визг пилы Страйкера.

Константинеску извлек по порядку сердце, потом легкие, осмотрел их и поместил эти органы в пластиковый пакет, чтобы вернуть их в тело на завершающем восстановительном этапе аутопсии. То же самое было проделано с печенью, почками и другими важными органами. Затем патологоанатом занялся обследованием главных артерий, рассекая их и бегло осматривая. Теперь он работал быстро, являя полную противоположность тому, что было в начале.

Далее наступила очередь желудка. После осмотра, взвешивания, фотографирования и отбора тканей Константинеску взял скальпель. Эта часть вскрытия – изучение содержимого желудка – вызывала у Энглера наибольшее отвращение. Он отодвинулся чуть дальше от стола.

Патологоанатом наклонился над желудком, лежащим в металлическом тазу, и стал ощупывать его руками в перчатках, время от времени прибегая к помощи скальпеля или пинцетов. Лаборант находился рядом. Запах в прозекторской сгустился.

Внезапно раздался звук: что-то звякнуло о стенку таза. Патологоанатом громко запыхтел. Он что-то пробормотал лаборанту, и тот подал ему чистый пинцет. Константинеску покопался в тазу с желудком и вытащил оттуда пинцетом что-то округлое, затянутое слизью, подошел к раковине и тщательно вымыл этот предмет. Когда он повернулся, Энглер, к огромному своему удивлению, увидел, что в лапках пинцета зажат камешек неправильной формы, размером чуть больше жемчужины. Темно-синий камень, драгоценный.

Краем глаза Энглер заметил, что Пендергаст наконец-то прореагировал.

Константинеску держал камень пинцетом, разглядывая его со всех сторон.

– Так-так, – пробормотал он.

Он положил камень в полиэтиленовый пакетик и запечатал его. В этот момент Пендергаст подошел к нему и пристально всмотрелся в камень. Исчезло отсутствующее, непроницаемое выражение лица, обращенный в никуда взгляд светлых глаз. В них неожиданно появилось какое-то хищное выражение, жажда, которая заставила Энглера вздрогнуть.

– Этот камень, – сказал Пендергаст. – Он нужен мне.

Энглеру показалось, что он ослышался.

– Нужен? Этот камень – первая серьезная вещественная улика, которая у нас есть.

– Именно. И поэтому я должен заполучить ее.

Энглер облизнул губы:

– Послушайте, агент Пендергаст, я понимаю, что тут на столе лежит ваш сын и вам, вероятно, приходится нелегко. Но это официальное расследование, у нас есть правила и процедуры, которым мы должны следовать, а при столь скудных уликах по этому делу…

– У меня есть ресурсы, которые могут содействовать расследованию. Мне нужен этот камень. Он должен быть у меня. – Пендергаст подошел ближе, сверля Энглера взглядом. – Пожалуйста.

Сила воздействия этого взгляда была так велика, что Энглер едва сдержался, чтобы не сделать шаг назад. Что-то подсказало ему, что Пендергаст не часто пользуется словом «пожалуйста». Несколько секунд Энглер стоял молча, раздираемый противоречивыми эмоциями. Однако эта перемена произвела на него сильное впечатление: теперь он поверил, что Пендергаст действительно заинтересован в расследовании того, что случилось с его сыном. Он внезапно проникся сочувствием к этому человеку.

– Этот камень необходимо зарегистрировать как вещдок, – сказал он. – Сфотографировать, подробно описать, каталогизировать, внести в базу данных. Когда все это будет сделано, вы сможете взять его в комнате хранения вещдоков. Но только при условии строгого соблюдения всех формальностей. Камень должен быть возвращен в течение двадцати четырех часов.

Пендергаст кивнул:

– Спасибо.

– Двадцать четыре часа, не больше.

Но он обнаружил, что говорит со спиной Пендергаста. Тот быстро шел к двери, полы его зеленого халата развевались на ходу.

Остеологический отдел Нью-Йоркского музея естественной истории представлял собой бесконечный ряд комнат, затиснутых под широкую кровлю; попасть туда можно было через массивные двойные двери в конце длинного коридора, в котором находились кабинеты пятого этажа, а оттуда – наверх на гигантском тихоходном грузовом лифте. Войдя в лифт и обнаружив себя в обществе мертвой обезьяны, распростертой на тележке, д’Агоста понял, почему этот отдел максимально удален от публичного пространства музея: тут воняло, как в борделе во время отлива (так любил выражаться его отец).

Грузовой лифт с грохотом остановился, двери полностью открылись, и д’Агоста вошел в остеологический отдел, огляделся и нетерпеливо потер руки. Ему предстоял разговор с Моррисом Фрисби, старшим хранителем отдела антропологии и остеологии. Впрочем, д’Агоста не очень надеялся на этот разговор, поскольку Фрисби только сегодня утром вернулся с конференции в Бостоне и в день убийства его в музее не было. Более полезным мог стать молодой человек, спешивший навстречу д’Агосте, – некто Марк Сандовал, лаборант отдела остеологии, который отсутствовал на работе целую неделю по причине сильной простуды.

Сандовал закрыл за ними входную дверь остеологического отдела. Он все еще выглядел совершенно больным: глаза красные и опухшие, лицо бледное, рука с носовым платком у носа. Что ж, подумал д’Агоста, по крайней мере, парень хоть вони не чувствует. Правда, он к ней, наверное, давно привык.