Фиона Бартон - Дитя

– Все это довольно глупо. Доктор Бичем хочет урезать Полу самый популярный его курс, чтобы протолкнуть собственный. И если честно, он просто наглая, заносчивая задница.

У Линды выпучиваются глаза – она явно не привыкла в подобных выражениях отзываться о деканах.

– Ну, значит, им надо найти какой-то компромисс. Может быть, курс Пола попросту уже приелся?

– Уверена, что это не так, Линда. Не желаешь «имбирных орешков»?

Задобренная печеньем, она принимается перемалывать «орешки» один за другим. Разговор переключается на дочку Линды Джой («Это наша радость и гордость, потому мы и назвали ее Джой», – помнится, объясняла она), а также ее детей. Для моей гостьи это, похоже, та еще головная боль. Я обращаю внимание, что Линда, перечисляя все их недостатки и провинности, старается не отзываться о них как о своих внуках. Эти дети для нее «чересчур независимые», что в тесном мирке Линды означает страшный грех.

– Джози мне заявил на днях, чтобы я занималась своими делами, – припомнила она, сразу вскипев от возмущения. – Представляешь, всего девять лет – и сказать бабушке не лезть не в свое дело!

«Так держать, Джози!» – мысленно радуюсь я, а вслух говорю:

– Бедняжка. Как я тебе сочувствую.

Откровенно проигрышная позиция.

– У тебя, естественно, нет таких печалей, – говорит тогда Линда. – Без детей-то.

Подавившись воздухом, я даже не представляю, чем ей сейчас отвечу.

Но вместо ответа взглядываю на часы и сухо произношу:

– Извини, Линда, приятно было встретиться, но у меня сильно горят сроки и мне надо вернуться к работе.

– Ну да, ты ж у нас работающая женщина, – гаденьким тоном говорит она.

На лице у нее нескрываемая досада, однако она одаривает меня самой что ни на есть белозубой улыбкой и берет меня ладонями за плечи, чтобы на прощание поцеловать. Потом, отступив назад, преувеличенно озабоченным тоном говорит:

– Тебе бы лучше отлежаться, Эмма.

Я лишь отмахиваюсь и от Линды, и от ее притворного беспокойства.

– Передавай от нас поздравления новому заму декана по социальным вопросам, – говорю я, выпроваживая ее из дома. – Удачного дня.

«Хватит, – обрываю себя, – ты уже говоришь, как продавщица в магазине, старательно изображающая участие».

Избавившись от Линды, я иду наверх в свой кабинет и сажусь за стол, думая лишь о том найденном младенце. Кажется, он везде – и в газете, и в мыслях, и на коленях, и у меня далеко за спиной.

Среда, 21 марта 2012 года

Говард-стрит на самом краю Вулвича явно переживала не самые лучшие времена. Целая туча тяжелой техники сносила старые дома, поднимая в воздух облака дыма и пыли, форсированными темпами превращая этот район Лондона в новый фешенебельный «поселок».

Сбежав наконец из редакции, Кейт приехала на Говард-стрит и припарковалась в самом конце улицы, сосредоточенно разглядывая дома, еще не покинутые своими жильцами. Осталось таких строений, похоже, всего два-три. Из районной бесплатной газеты Кейт узнала, что после долгих градостроительных баталий здания эти были принудительно выкуплены, и теперь здесь развернулась полномасштабная работа по их сносу, после чего улица приобретала вид, как после гитлеровской бомбежки на старой отретушированной фотографии. Кейт сразу подумала, как же ей повезло, что ее тихий уголок на востоке Лондона благополучно ускользнул от взоров городских проектировщиков, которые, нацелившись изменить образ столицы, решили сделать из нее множество отдельных «поселков». Так что ее квартал с полосами примыкающих друг к другу домов пока остался не затронут.

Кейт со Стивом приобрели свой, прежде муниципальный, дом в Хакни еще в начале девяностых, оказавшись у себя на улице первыми представителями интеллигентской среды. В тот вечер, когда они туда переехали, ближайшая соседка, из-за стенки, принесла им кассероль с печенкой на стеклянном блюде с цветочками – таком же, что имелось еще у бабушки Кейт. Бет потопталась по кухне, все хорошенько оглядев – заметив и то, что у них одинаковые чайник и тостер, и то, какие забавные на холодильнике магниты, – и засыпав новоселов целой кучей любопытных вопросов. Однако после этого их миры редко когда пересекались, и общение соседок ограничивалось лишь доброжелательным: «Привет, ну как ты там?»

Когда Стив и Кейт приглашали к себе друзей на шумные барбекю или пьяные вечеринки с хлопаньем пробок в саду, то всякий раз слышали, как раздраженные соседи шумно втягивают носом воздух. Но мало-помалу у них в квартале, привлеченные доступными ценами, поселилось немало и других жильцов из интеллигентского круга – и наконец на их улице появилась первая черная глянцевая парадная дверь с зеленеющим в горшке у порога лавровым деревцем. Лавр на вторую же ночь кто-то спер, однако сам идейный посыл все же остался.

До нынешней поры из старых жильцов продержались разве что та самая соседка за стенкой Бет да еще престарелая пара в конце улицы, загородившиеся от всех высокой стеной топиария и римскими шторами. А недавнее открытие на углу их улицы, где некогда была лавка по прокату видео, целого торгового центра Marks & Spencer, похоже, стало для их старенького квартала последней каплей.

«Слава богу, хоть такое нам не приходится терпеть», – подумала Кейт, оглядывая происходящее окрест. Трехэтажные дома с зияющим нутром и жалко болтающимися, старыми занавесками казались сейчас кукольными домами, сделанными в натуральную величину. Единственным признаком того, что один из домов еще кем-то обитаем, был свет в выходящей окнами на улицу кухне, пробивающийся сквозь пыльную строительную мглу.

Кейт подошла к двери, где горел свет, и позвонила в нижний из имевшихся там звонков. Рядом с ним шариковой ручкой было написано имя «Уолкер».

Приоткрывшая дверь женщина преклонных лет беспокойно огляделась по сторонам.

– Здравствуйте. Вы мисс Уолкер? – деловито, в профессиональной манере спросила Кейт. – Извините за беспокойство, но я готовлю материал для газеты The Daily Post в связи с происходящей в вашем квартале перестройкой.

Она решила не упоминать так сразу о ребенке. Тише едешь – дальше будешь.

Женщина внимательно, оценивающе поглядела на Кейт и наконец открыла дверь пошире.

– Что ж, заходите. Только побыстрее: не хочу, чтобы сюда налетело пылищи.

Она провела Кейт в свою квартирку на первом этаже, спихнула с дивана на пол старенького и облезлого, будто побитого молью, джека-рассела и кивком предложила гостье сесть.

– Уж извините, мой Коротыш сильно линяет, – сказала она, смахивая с обивки собачью шерсть. – Так из какой, говорите, вы газеты?

– Из The Daily Post .

– О-о, я как раз ее и покупаю. Хорошая газета.