Татьяна Русуберг - Путешествие с дикими гусями [СИ]

[1] Хай! – Привет! (датский)

[2] Кондом – презерватив (датский)

Номер был маленький. Бóльшую его часть занимала двуспальная кровать, заправленная цветастым покрывалом. У кровати приткнулась хромоногая тумбочка. Лампа под пыльным абажуром не работала. Напротив темнело два узких окна. Между ними – репродукция под стеклом. Какой-то раздвоенный мужик в воде на коленях. Слева от кровати – приоткрытая дверь, в которой просматривался край унитаза.

Я нерешительно опустил сумку на потертый палас – когда-то оранжевый, а теперь неопределенно-бурый. На таком наверняка не видно кровавых пятен.

– А где я буду спать? – спросил и тут же втянул голову в плечи. Вспомнил, что надо беречь зубы.

Но на этот раз Ян не рассердился.

– Вот пол. Вот кровать, – ткнул он в оба предмета желтым от никотина пальцем. – Выбирай.

– Кровать, – быстро сказал я и принялся рыться в сумке на предмет пижамы. В конце концов, прежде чем мы переехали к Игорю, я частенько спал с мамой – на съемной квартире был только один диван-раскладушка. А мама вообще девочка.

Штаны с растянутой резинкой внезапно вылетели у меня из рук и приземлились под подоконником, раскинув голубые крылья. Я удивленно поднял глаза на Яна.

– Это что еще за детский сад? – скривился он, стягивая через голову футболку.

На широкой груди заиграли покрытые курчавым волосом мышцы. Я уставился на волка, скалившегося на меня с мясистого бледного плеча. Сглотнул и перевел взгляд на несчастную пижаму. Да, медвежата и пчелы это, пожалуй, пройденный этап. В конце концов, мне скоро двенадцать, хоть я и мелковат для своего возраста.

Скинув рубашку и джинсы, я быстро юркнул под одеяло. Даже зубы не стал чистить. На трусах у меня был Губка Боб, и я не знал, как отреагирует на мультяшного героя мой брутальный хозяин. Ян между тем скрылся за дверью ванной. Зажурчала тугая струя, захрюкал бачок, загудели утробно трубы в стене прямо за моей головой. Ян хлопнул рукой по выключателю и в темноте прошлепал к кровати. Пружины заскрипели под грузным телом. Я проворно отодвинулся на самый край. А то мама вечно жаловалась, что у меня ледяные ноги.

Окна номера выходили на улицу, и светофор на ближайшем перекрестке окрашивал пахнущий грязными носками мрак поочередно в зеленый, желтый и красный. Когда желтый зажегся снова, я почувствовал чужую руку у себя на бедре. Грубые пальцы прошлись по животу, нашарили мою ладонь и потянули вниз. Я лежал спокойно, не понимая, чего хочет Ян. Неужели этот татуированный суровый мужик любит спать, держась за ручку?

Но оказалось, он хотел, чтобы я подержался за кое-что другое. Я попытался отдернуть руку, но его лапища крепко сжала запястье. Так крепко, что меня перекосило от боли.

– Что с тобой, пацан? – судя по щекотавшему мне ухо дыханию, половина кривых зубов у Яна давно сгнила. – Ты чего, никогда не дрочил?

Я пискнул что-то невразумительное, чувствуя, как полыхают щеки, – и вовсе не потому, что светофор за окном замигал красным. Ян водил моей рукой по своему вздыбленному достоинству, и я не знал, то ли сжать пальцы покрепче, чтоб он завопил от боли и выпустил меня, то ли наоборот растопырить их и прикинуться веником. Выбрал второй вариант, чисто из опасений, что первого смогу и не пережить.

Ян недовольно зарычал:

– Ты первобытный или как? Члена никогда не видел?

Я замотал головой, вспомнил про темноту и проблеял:

– Не-е то чтобы...

С меня спорхнуло одеяло и улетело куда-то в ноги. Зелено-желто-красный Ян стащил с себя боксеры и начал демонстрацию. Я попытался сбежать, но меня поймали и сунули носом в нечто, напоминающее статую Свободы на волосатом пьедестале. Раскаленная головка разве что не светилась в темноте, как факел. Глаза у меня сбежались вместе и расширились настолько, что стало больно в черепе. Я попытался отодвинуться, отпихивая бедра Яна руками – ведь я уже разглядел все в деталях! Но тот надавил мне на шею и ткнул в пахнущий мочой пах. Я извернулся, задыхаясь, и впился зубами в чужую плоть.

Рев над моей головой посрамил концерт туалетных труб, устроенный соседом слева. Меня с матюками дернули за волосы, бросили на спину, прижали руки к матрасу. Волосатые ляжки вдавили плечи в кровать. Казалось, грудная клетка расплющится под весом Яновой туши. Я едва мог вздохнуть, а в губы мне уже совалась та часть тела, которой совсем было не место у моего лица.

Навряд ли я понимал тогда, что все происходящее неправильно, плохо и незаконно. Знал только, что после туалета Ян точно не помыл руки, не говоря уже обо всем остальном. И я ни за что не собирался позволить возить вонючей грязной штуковиной себе по щекам, и уже тем более пихать ее в рот – хоть я и не почистил зубы. Поэтому я изо всех сил мотал головой, пока не нарвался на пощечину, от которой одновременно брызнули из глаз слезы и посыпались звезды.

– Открой рот, щенок! – прошипел Ян, сжимая стальными пальцами мою челюсть. – И попробуй только еще раз кусни. Я тебе все зубы тогда выдеру клещами, один за другим!

Я трепыхнулся, но мучитель загреб мои руки, придавил их коленями и снова вцепился в лицо – одной рукой в подбородок, а другой в нос, зажимая ноздри. Задыхаясь, я распахнул рот, сообразив, что давно пора кричать. Но вопль тут же захлебнулся – для него не осталось места.

Наверное, все длилось всего несколько минут, но тогда время растянулось в вечность, размеченную вспышками красного, желтого и зеленого, вырезающими из черной бумаги нависающий надо мной мужской силуэт – снова и снова. Я думал, что задохнусь. Что у меня вывернуться из суставов челюсти. Что подавлюсь поднимающейся к горлу рвотой. Но я выжил.

Красный свет сменился на желтый. Черный силуэт исчез, открывая вид на окна, за которыми светофор перешел на ночной режим, и стекло репродукции, отражающее рыжие вспышки. В горле у меня забулькало. Я кое-как сполз с кровати и метнулся в ванную. Там долго обнимался с толчком, пока из меня не вытекло все, включая остатки гамбургеров и колы. Потом умылся, не решаясь глянуть в мутное зеркало. Казалось, мое лицо непоправимо изменилось, будто его смяли, как пластиковый стаканчик, и оно никогда больше не сможет принять первоначальную форму.

Я вышел из ванной и молча свернулся калачиком на полу. Ян курил сигарету, опершись на подушки, и дым нестерпимо драл болевшее горло, но я старался не кашлять. Затушив окурок о тумбочку, этот козел встал, зашарил в груде своей одежды и вытащил ремень. Я зажмурился. Вот она, расплата. Если зубы не выбьет, так уж выдерет теперь, как сидорову козу. И чего я только вздумал кусаться? Но бить меня Ян не стал. Только стянул ремнем запястья и пристегнул к ножке кровати.

– Это чтобы ты сбежать не вздумал, пока я сплю, – пояснил он.