Дэн Симмонс - Террор

С другой стороны, Крозье понятия не имеет, каким образом Безмолвная может рассмотреть в темноте тюленя, чтобы точно метнуть гарпун. Возможно, при солнечном свете летом, поздней весной или ранней осенью очертания животного еще смутно проглядываются подо льдом и нос его виден в крохотном отверстии отдушины — но при свете звезд? К тому времени, когда сигнальное устройство начинает вибрировать, тюлень запросто может уже повернуть и снова уйти на глубину. Может, она нюхом чует приближение тюленя, поднимающегося из глубины? Или чувствует неким иным образом?

Крозье изрядно замерз (свидетельство того, что он скорее лежит на своей подстилке, нежели сидит прямо) и дремлет, когда маленькое сигнальное устройство из косточек и перьев срабатывает.

Через секунду у него сна ни в одном глазу, а Безмолвная молниеносным движением поднимает гарпун и швыряет прямо вниз в отдушину еще прежде, чем Крозье успевает моргнуть и окончательно очнуться от дремы. Потом она подается назад всем телом и что есть сил тянет на себя толстую веревку, уходящую под лед.

Крозье с трудом встает — левая нога противно ноет и подламывается под ним — и ковыляет к Безмолвной со всей скоростью, на какую способен. Он знает, что сейчас наступил один из сложнейших моментов охоты на тюленя: надо вытащить животное на лед прежде, чем оно, яростно дернувшись, сорвется с зазубренного костяного наконечника гарпуна, коли только ранено, либо просто застрянет подо льдом или пойдет ко дну, коли уже мертво. Скорость играет роль, как всегда говорили на флоте.

Соединенными усилиями они вытаскивают тяжелое животное из отверстия. Безмолвная тянет веревку одной, на удивление сильной рукой, а зажатым в другой руке ножом рубит лед, расширяя дыру.

Тюлень мертв, но ничего более скользкого Крозье в жизни не встречал. Он подсовывает руку в рукавице под ласту у самого основания, стараясь держаться подальше от бритвенно-острых зазубрин на конце, и рычажным усилием приподнимает и выволакивает мертвое животное на лед. Все это время он судорожно хватает ртом воздух, чертыхается и смеется в голос — свободный от необходимости соблюдать тишину, — а Безмолвная, разумеется, хранит безмолвие, если не считать шумного, с легким присвистом дыхания.

Когда тюлень благополучно вытащен на лед, Крозье отступает назад, зная, что последует дальше.

Тюлень, едва различимый в слабом свете звезд, пробивающемся сквозь низкие, стремительно несущиеся по небу облака, лежит на льду, устремив в пустоту неподвижный и как будто осуждающий взгляд черных глаз; лишь тоненькая черная струйка крови стекает из открытой пасти на белый снег.

Слегка задыхаясь, Безмолвная опускается на лед на колени, потом на четвереньки, а потом ложится на живот, лицом к морде мертвого тюленя.

Крозье молча отступает еще на шаг назад.

Безмолвная достает из-под парки крохотную фляжку, вырезанную из кости, и набирает в рот воды из нее. Она хранила фляжку у голых грудей под мехом, чтобы вода не замерзла.

Подавшись вперед, она прижимается губами к губам тюленя в странном подобии поцелуя и даже открывает рот, как делают шлюхи, целуя взасос мужчин по меньшей мере на четырех континентах, где бывал Крозье.

«Но у нее нет языка», — напоминает он себе.

Безмолвная выпускает воду изо рта в пасть тюленя.

Крозье знает, что, если смертной душе тюленя, еще не покинувшей тело, нравится красота искусно изготовленного гарпуна и зазубренного наконечника, убившего животное, а равно другие охотничьи принадлежности, если ей нравится хитрость и выдержка Безмолвной и особенно если ей нравится вода из ее рта, она расскажет другим тюленьим душам, что им нужно приходить к этому охотнику, коли они хотят испить такой чистой, свежей воды.

Крозье понятия не имеет, откуда он это знает, — Безмолвная никогда не объясняла ему этого ни с помощью веревки, ни на языке жестов, — но он знает это наверное. Словно знание приходит к нему через головную боль, которая мучает его по утрам.

Ритуал закончен. Безмолвная поднимается на ноги, стряхивает снег со штанов и парки, собирает свои драгоценные инструменты и гарпун, и они вдвоем волокут тюленя примерно двести ярдов до своего снежного дома.

Они едят весь вечер. Крозье кажется, он никогда не наестся вволю мясом и салом. К концу вечера лица у обоих измазаны жиром, как у свиней, и он показывает пальцем на свое лицо, потом на лицо Безмолвной и разражается хохотом.

Безмолвная никогда не смеется, разумеется, но Крозье кажется, что по лицу ее проскальзывает легчайшая тень улыбки, прежде чем она спускается в ведущий к выходу тоннель и возвращается — голая, в одних только коротких штанах — с пригоршнями свежего снега, чтобы вытереть лицо сначала им, а потом мягкой оленьей шкурой.

Они пьют ледяную воду, греются у огня, а потом снова едят тюленину и снова пьют, выходят из дома и расходятся в разные стороны, чтобы справить нужду, а по возвращении развешивают свои влажные одежды на сушильной раме над низким огнем, чистят зубы пальцами, тонкими щепочками и снегом, а потом забираются голые под меховые полости.

Едва успев задремать, Крозье просыпается от прикосновения маленькой руки к бедру и половым органам.

Он реагирует мгновенно: член напрягается и встает. Он настолько хорошо помнит свои прежние душевные муки и угрызения совести, что старается не думать о них.

Они оба тяжело дышат. Она закидывает ногу ему на бедро и тихонько водит ею вверх-вниз. Он берет в ладони ее груди — такие теплые, — а потом опускает руки ниже, чтобы подхватить ее ягодицы и прижать ее промежность теснее к своему бедру. Твердый член пульсирует, набухшая головка вибрирует, точно перья сигнального устройства для охоты на тюленя, при каждом соприкосновении с ее потной кожей.

Безмолвная откидывает меховые полости, садится на него верхом и — движением руки таким же стремительным, как при броске гарпуна, — ловит его член и вводит в себя.

— О боже… — выдыхает он, когда они сливаются в единое целое.

Крозье чувствует упругое сопротивление напряженным членом, потом толчком входит глубоко в нее, преодолевая сопротивление, и сознает — глубоко потрясенный, — что он овладел девственницей. Или она овладела им.

— О господи… — с трудом выговаривает он, когда они начинают двигаться быстрее.

Он притягивает Безмолвную к себе за плечи и пытается поцеловать, но она отворачивает лицо, прижимается щекой к его щеке, потом к шее. Крозье совсем забыл, что эскимосские женщины не умеют целоваться — первая вещь, которую любой английский полярный путешественник узнает от старых ветеранов.

Это неважно.

Он извергается в нее через минуту или меньше. Такая долгая минута.