Клэр Сибер - 24 часа

– Что сказал Сид? – спрашиваю я Рандольфа.

– Все хорошо, – отвечает он. – У них у всех все замечательно.

– Могу я ему позвонить? – Я протягиваю руку к телефону. – Пожалуйста.

Рандольф убирает телефон подальше от меня:

– Он говорит, что они все уже спят. С ними все в порядке. Правда.

– Почему бы тебе не позволить мне убедиться в этом самой?

– Сид не захочет с тобой разговаривать. – Рандольф растягивает губы в масленой улыбке. – Вот так вот, Лори. Прими это с мужеством отважной сучки, которую ты из себя корчишь.

О господи, как я ненавижу этого человека!

Я задумываюсь над тем, а не попытаться ли силой забрать у него телефон, но, откровенно говоря, мои шансы на это невелики. Сил уже не осталось, я измождена и вся покрыта синяками и ушибами от его пинков. У меня на теле сейчас больше повреждений, чем было вчера утром, когда я убежала из больницы. Я не уверена, что выдержу, если меня еще раз изобьют.

Затем появляется мысль: может, найти еще какой-нибудь телефон в этой квартире?

Но я не знаю, где их искать, и все время чувствую на себе настороженный взгляд Рандольфа.

И поэтому на двадцать первом часу поисков я в конце концов сдаюсь.

Я сижу на огромном белом диване Рандольфа, глядя в пустоту и пытаясь собраться с мыслями.

Что бы Сид ни пытался сделать со мной, единственное по-настоящему серьезное опасение возникло у меня после инцидента в художественной галерее – и раньше оно не возникало. Я стала бояться, что он причинит вред своей дочери исключительно ради того, чтобы досадить мне. Но я сейчас уверена – почти уверена, – что Полли в данный момент ничто не угрожает, раз уж так много людей знает, где она находится. Мне необходимо верить в это, но я все-таки слишком во всем запуталась. Все, что происходит сейчас, кажется мне каким-то странным и неправдоподобным.

Тем не менее перед моим внутренним взором мелькают фотографии из газет и заголовки статей об отцах, которые вдруг начинают испытывать ненависть к своим детям и убивают их. Но Сид отнюдь не испытывает ненависти к Полли. Он ненавидит только меня. Он ведь был очень сердит, когда мы встречались в последний раз. Таким сердитым я его раньше никогда не видела. Он рассвирепел из-за того, что рядом со мной появился Мэл, и из-за того, что я собралась лишить его возможности общаться с Полли.

Рандольф включает телевизор, чтобы узнать биржевой индекс «Файненшл таймс». Затем он выбирает канал новостей. Сюжеты о Сирии и Южном Судане. Сюжет о роли, которую играет промышленность в глобальном потеплении. Сообщения о событиях в Великобритании. Сюжет про полк, в котором служил принц Гарри в Афганистане.

И затем сюжет обо мне.

Я сажусь и слушаю. Многое не соответствует действительности. Я вижу фото плачущей Пэм Саутерн, выходящей из больницы. Меня начинает тошнить. Персонал «Форест Лодж» рассказывает о пожаре. Я вонзаю ногти себе в ладони.

«Власти все еще пытаются установить причину пожара, – говорит одетый с иголочки репортер. – А тем временем Лори Смит разыскивает полиция, чтобы допросить. Поначалу считалось, что она погибла, но затем выяснилось, что в действительности погибла не она, а ее подруга Эмили Саутерн, которая находилась с ней в одном гостиничном номере. Предполагается, что в этом номере произошла какая-то борьба, хотя пожарные и отказываются это подтвердить, поскольку огонь серьезно повредил здание, так что трудно в чем-либо разобраться. Лори Смит после этого уже видели, но ее местонахождение в данный момент неизвестно, хотя она вроде бы находится в Лондоне».

На экране появился мрачный полицейский из объединенного отряда полиции графств Корнуолл и Девон.

«Очень даже возможно, что миссис Смит пребывает в состоянии сильного шока, не исключено также, что она получила в тот вечер какие-то повреждения физического характера, например надышалась дымом. Она нуждается в срочной медицинской помощи. Мы просим всех сообщить нам, если вы увидите где-нибудь Лори Смит».

– Как гуманно! – усмехается Рандольф. – Лично я думаю, что лучше было бы отвезти тебя в психушку.

– Ой, заткнись! – вспыхиваю я.

На экране появляется женщина, а ниже надпись: «Подруга Лори Смит». Мои глаза едва не выскакивают из орбит.

Сьюзан О’Брайен.

«Я ее толком не знала, – торжественно заявляет она репортеру. – В смысле, я думала, что знаю ее, но, как выяснилось, она дурачила нас всех. Она очень умная и коварная женщина. Очень опасная, сказала бы я».

– Еще одна твоя поклонница, да, дорогая Лори? – ухмыляется Рандольф.

– Господи Иисусе!.. – бормочу я. – Они вообще проверяют, у кого берут интервью? Да это же клевета!

– Вовсе нет. – Рандольф мерзко смеется. – Ты и в самом деле опасная. Лично я могу дать показания о том, как ты меня избила.

– Ой, прости меня, Рандольф, – говорю я, сладко улыбаясь ему. – Сам-то ты такой джентльмен.

Он выключает телевизор.

– Полицейские не торопятся, да? – У меня во рту пересохло, в желудке пусто, я чувствую себя совсем ослабевшей. – Можно я налью себе выпить?

– Делай что хочешь. – Он пожимает плечами, но идет вслед за мной на кухню и демонстративно убирает куда-то острые кухонные ножи. – На всякий случай, – с гнусной улыбкой говорит он.

Я оставляю это без комментариев, осматривая кухню в поисках телефона.

Кухня здесь небольшая и примыкает к главной комнате. На фоне великолепия всей квартиры это настоящая помойка. Мусорное ведро жутко воняет, и поэтому я открываю окно. Мотыльки, трепыхавшиеся у оконного стекла без всякой надежды вырваться отсюда, вылетают на свободу.

Рассвет еще не наступил. Я включаю электрический чайник и смотрю через окно на платаны, думая при этом, что я еще никогда в жизни так сильно не уставала, даже когда рожала Полли, потому что после родов по крайней мере можно было полежать. Затем мой взгляд останавливается на чем-то блестящем возле флакона с чистящим средством «Фея». Я присматриваюсь и вижу, что это женский браслет с бриллиантами. Видимо, вещица одной из любовниц Рандольфа, хотя, откровенно говоря, я часто задавалась вопросом, а не предпочитает ли он мужчин. Мужчин вроде Сида.

Я наливаю чай в чашку и сажусь с ней на диван. А затем в дверь звонят.

Это пришли полицейские. Я иду навстречу своей судьбе, но при этом, откровенно говоря, даже чувствую облегчение оттого, что вырвалась из тисков Рандольфа.

Мы все одинаковые – мы, люди, – но при этом весьма отличаемся друг от друга. Одни и те же невзгоды разбивают нам сердца и губят нас, но при этом каждый человек несчастен по-своему. Я безуспешно пытаюсь понять собственную судьбу – на это у меня, наверное, уйдет целая жизнь, – а вот чужая судьба кажется мне вполне ясной. Но, в конечном счете, если мы не пытаемся понять свою судьбу – пусть даже и безрезультатно, – это означает, что мы уже давно мертвы.