А Финн - Женщина в окне

«Я родилась одинокой», – ответила она.

Я – нет. Меня сделали одинокой.

Если я настолько не в себе, что разговариваю с Эдом и Ливви, то определенно могу мысленно разыграть убийство. Особенно с помощью химии. И разве я постоянно не противилась правде? Не изворачивалась и не искажала факты?

Джейн – настоящая Джейн, Джейн из плоти и крови. Разумеется, она та, кем себя называет.

И конечно, серьга из комнаты Дэвида принадлежит Кэтрин, или как там ее.

Безусловно, прошлой ночью никто не входил в мой дом.

Все это накатывает на меня, как волна. Обрушивается на мои берега, очищает их, оставляя за собой лишь полоски ила, протянувшиеся к морю наподобие пальцев.

Я была не права.

Более того – меня ввели в заблуждение.

И даже больше – я несу за это ответственность.

«Если мне что-то грезится, когда я бодрствую, значит я схожу с ума». Дело в этом. «Газовый свет».

Тишина. Не слышно даже дыхания Литла.

Молчание нарушает Алистер:

– Вот оно что. – Приоткрыв рот, он качает головой. – Я… ух ты! Господи. – Он сурово смотрит на меня. – Господи.

Я проглатываю комок в горле.

Он не сводит с меня глаз, беззвучно двигает челюстью, опять качает головой. Наконец делает знак сыну и направляется к двери.

– Мы уходим.

Следуя за отцом в прихожую, Итан поднимает взгляд, глаза его сияют.

– Мне так жаль, – произносит он тонким голосом.

Я едва не плачу.

Потом он уходит. За ним со скрипом закрывается дверь.

Нас осталось четверо.

Дэвид делает шаг вперед, говорит, глядя на носки своих ботинок.

– Значит, та девочка на фотографии умерла?

Я не отвечаю.

– Вы просили меня сохранить светокопии… Они принадлежали умершему человеку?

Я молчу.

– И…

Он указывает на стремянку, которой приперта дверь цокольного этажа.

Я ничего не говорю.

Он кивает, словно получил ответ. Потом поправляет сумку на плече, поворачивается и выходит за дверь.

Норелли смотрит ему вслед.

– Надо с ним поговорить?

– Он вам докучает? – спрашивает меня Литл.

Я качаю головой.

– Ладно, – говорит он, отпуская мою руку. – Что же теперь… Если честно… я не уполномочен заниматься дальше этим делом. Моя обязанность – закрыть его и обеспечить всем безопасное существование в будущем. Включая вас. Понимаю, вам было тяжело. Я имею в виду сегодня. Так что я хочу, чтобы вы позвонили доктору Филдингу. Полагаю, это важно.

С момента заявления Норелли я не произнесла ни слова. «Ваш муж и ваша дочь погибли». Не представляю себе, как зазвучит мой голос в этом новом мире, где была произнесена и услышана эта фраза.

Литл продолжает говорить.

– Знаю, вы боретесь и… – На миг он умолкает, а потом более спокойно повторяет: – Вы боретесь изо всех сил.

Я киваю. Он тоже.

– Похоже, я спрашиваю это при каждом нашем визите сюда: вы справитесь одна?

Я вновь медленно киваю.

– Анна?.. – Он смотрит на меня. – Доктор Фокс?..

Мы вернулись к доктору Фокс. Я открываю рот.

– Да.

Мой голос звучит так, словно я в наушниках, – как-то отдаленно. Приглушенно.

– В свете… – начинает Норелли, но Литл снова поднимает руку, и она умолкает.

Интересно, что она собиралась сказать.

– У вас есть мой номер, – напоминает он. – Позвоните доктору Филдингу. Пожалуйста. Он хочет с вами побеседовать. Не заставляйте нас волноваться. Нас обоих. – Он машет в сторону своей напарницы. – Меня и Вэл. В душе она очень добрая.

Норелли наблюдает за мной.

Литл делает шаг к двери и возвращается, словно не желая уходить.

– Как я уже говорил, у нас есть много добрых людей, которые могут с вами побеседовать, если вы захотите.

Норелли поворачивается, исчезает в прихожей. Слышу, как ее каблуки стучат по плитке. Открывается входная дверь.

Теперь остались только мы с Литлом. Он смотрит мимо меня, в окно.

– Знаете, – говорит он после краткой паузы, – не знаю, что бы я делал, случись что-нибудь с моими девочками. – Он смотрит мне в глаза. – Не знаю, что бы я делал.

Он откашливается, вскидывает ладонь.

– До свидания.

Выходит в прихожую и закрывает за собой дверь.

Секунду спустя слышу, как захлопывается входная дверь.

Я стою в кухне, смотрю, как мириады пылинок собираются, а потом растворяются в солнечном свете.

Моя рука подбирается к стакану. Я осторожно беру его, верчу в руке. Подношу к лицу, вдыхаю запах.

Потом швыряю чертову штуковину о стену и издаю пронзительный вопль. Так громко я никогда не кричала.

Я сижу на краю кровати, уставившись прямо перед собой. На стене колышутся тени.

Я зажгла маленькую французскую свечку в горшочке, только что вынутую из коробки, подарок к Рождеству, полученный мной от Ливви два года назад. С ароматом инжира. Она любит инжир.

Любила.

В комнате повеяло сквозняком. Пламя колеблется, цепляется за фитиль.

Проходит час. Потом другой.

Свечка быстро догорает, фитиль наполовину утонул в лужице воска. Я опускаю голову все ниже, уперев ладони в бедра.

Мой телефон загорается, вздрагивает. Джулиан Филдинг. Он собирался навестить меня завтра. Не сможет.

Ночь опускается, как театральный занавес.

«Вот когда начались ваши беды, – сказал недавно Литл. – Ваши проблемы вышли наружу».

Мне сказали, что в больнице у меня был шок. Потом шок перерос в страх. Страх видоизменился, превратился в панику. К тому времени, как на сцене появился доктор Филдинг, у меня началась агорафобия. Он выразился наиболее просто и точно: «Тяжелый случай агорафобии».

Мне необходимы знакомые границы моего дома – поскольку я провела две ночи посреди враждебной дикой природы, под необъятным небом.

Мне необходимо окружение, которое я в состоянии контролировать, – потому что я видела, как медленно умирают мои близкие.

«Заметь, я не спрашиваю, что привело тебя на этот путь», – сказала мне Джейн. Или, скорее, я сама сказала это себе.

Жизнь привела меня на этот путь.

– Угадай кто?

Я качаю головой. Не хочу сейчас разговаривать с Эдом.

– Как себя чувствуешь, бездельница?

Но я вновь качаю головой. Не могу говорить. Не хочу.

– Мама?

Нет.

– Мамочка?

Я вздрагиваю.

Нет.

В какой-то момент я валюсь на бок, проваливаюсь в забытье. Просыпаюсь с болью в шее. Пламя свечи уменьшилось до крошечного голубого пятнышка, колеблющегося в прохладном воздухе. Комната погружена в темноту.

Я сажусь, потом встаю. Со скрипом, как ржавая лестница. Плетусь в ванную комнату.

Вернувшись, я вижу, что жилище Расселов сияет, как кукольный домик. Наверху Итан сидит за компьютером. В кухне Алистер нарезает что-то на доске. Морковь, подсвеченную ярким, как неон, кухонным светом. На столешнице бокал вина. У меня пересыхает во рту.

А в гостиной на канапе с полосатой обивкой сидит та женщина. Вероятно, мне следует называть ее Джейн.