Лиза Марклунд - Дурная кровь

– Не имеет значения, сколько бы я ни извинялась, – сказала она. – Я никогда не смогу исправить то, чем провинилась перед тобой, но я попробую.

Ее слова смутили мать, во всяком случае судя по выражению ее лица.

– Я прошу прощения за то, что родилась, – продолжила она. – Это ведь было не нарочно.

Затем Анника развернулась и прошла через прихожую, споткнулась о половик и вышла из квартиры.

В машине она расплакалась.

Собственно, могла ведь сжать зубы и смолчать, как обычно. Отключиться от неприятных мыслей, и поехать дальше, и оставить их где-то там за спиной, но она решила не сопротивляться своим эмоциям.

Она сидела в душном салоне и давала выход душевной боли, пока не запотели стекла и она не уронила голову на руль, полностью обессиленная.

Что случится, когда мама умрет?

Ей не хватало ее всю жизнь, что изменится для нее тогда?

Она не знала.

На юго-западе, где-то в районе Юлиты уже сверкали молнии. Пока еще не слышалось раскатов грома, но их, конечно, осталось недолго ждать. Воздух, казалось, искрился от скопившегося в нем электричества, так что грозы явно было не миновать.

Она тронула машину с места, опустила боковое стекло и поехала вверх на холм, немного посомневалась перед перекрестком, но повернула налево.

Сейчас она медленно двигалась к озеру Таллшён, пляжу, который не посещала более двадцати лет.

Анника остановилась у самого поворота к нему, съехала двумя колесами на обочину, заглушила мотор и прислушалась в биению собственного сердца. Широко открытыми глазами она смотрела на место, где умер ее отец.

Оно выглядело совершенно обычно, ничем не отличалось от тысяч других похожих участков дороги. Тот же немного неровный асфальт на краю проезжей части, лес, начинавшийся от самой насыпи. Ничто вокруг не напоминало о когда-то случившейся здесь трагедии. И все равно у нее резко ускорился пульс, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Они сказали, что он не мучился.

Что, когда человек замерзает, это блаженная смерть.

Он пытался зайти в кабак, еще открытый в то время, но его не впустили. Он был слишком пьян.

Собственно, он пил не особенно много. Во всяком случае, пока не начались массовые сокращения. Хассе Бенгтзон был доверенным лицом профсоюза на заводе, тем, кто вел переговоры с владельцами о том, кого надо уволить, а кого оставить. Он сражался как лев за своих коллег, давал интервью газетам и на местном телевидении о скупости хозяев. Они хотели демонтировать и продать оборудование во Вьетнам, выжать все возможное из своей собственности.

Он снял пальто и обувь. Водитель снегоуборочной машины нашел его сидевшим в сугробе с почти пустой 0,7-литровой бутылкой шнапса в руке.

Анника не верила, что существует какая-то блаженная смерть.

Она глубоко вздохнула, страшное воспоминание болью отозвалось в груди.

Как ни странно, она не заплакала. Пожалуй, ее траур по отцу закончился, пусть она сама еще не понимала этого.

Гроза приближалась, до нее уже долетали раскаты грома.

Анника завела мотор, включила заднюю скорость, услышала, как щебень захрустел под колесами, потом поехала в сторону железной дороги.

Биргер Матссон по-прежнему жил в доме на Челлстиген, где выросли Свен и его старший брат Альбин, в столетней деревянной хибаре, которую перестроили до неузнаваемости в шестидесятых, тогда же установили панорамные окна и улучшили теплоизоляцию. На приусадебном участке господствовал большой гараж с несколькими железными воротами, сам жилой дом примостился на холме у лесной опушки.

Анника припарковалась перед гаражом и поставила автомобиль на ручной тормоз. Она не знала, дома ли Биргер, но если он был там, то наверняка уже увидел ее.

Она медленно выбралась из машины, повесила сумку на плечо.

Когда-то Анника часто медленно прогуливалась здесь в своих самых узких джинсах, надеялась, что Свен обратит на нее внимание. Так он и сделал, как оказалось. Анника была еще подростком, когда они сошлись. И оставались вместе до его смерти.

Она поднималась к дому с ощущением, словно идет на собственные похороны. У нее чесались руки, возникло неприятное ощущение в животе, перехватывало дыхание. «Всего вместе набиралось на четверку, по меньшей мере».

Указательный палец дрожал, когда она нажимала на дверной звонок.

Биргер открыл сразу. Видел, как она шла. Высокий и худой, он парил над ней с белым вихром, парусом поднимавшимся на голове.

– Анника, – сказал он. – Это ты?

Судя по голосу, он был слегка ошарашен, почти растерян.

– Извини, если я помешала…

Биргер почесал голову, точно как она помнила, он и раньше делал, хотя в ту пору его волосы еще были пепельно-русого цвета.

– Нет, нет, никаких проблем, – сказал он.

Анника перевела дыхание.

– Я хотела бы… поговорить с тобой, – сказала она.

Он, еще толком не придя в себя, сделал шаг назад.

– Конечно. Входи.

– Спасибо.

Биргер повернулся и пошел в гостиную, кофта болталась на его худом теле. Комментатор с энтузиазмом вещал что-то по-немецки с экрана телевизора. Анника вошла в прихожую, сняла сандалии, опустила сумку на пол и последовала за ним.

Они купили новый мягкий гарнитур после того, как она была здесь в последний раз. Из серии «Экторп» от ИКЕА.

Биргер сел в одно из новых кресел, потянулся за пультом дистанционного управления, лежавшим на столике по соседству, и выключил телевизор. Анника успела заметить, что показывали теннисный матч. Он всегда увлекался спортом и был активным членом как клуба по хоккею с мячом, так и клуба по спортивному ориентированию, и этот интерес унаследовали оба его сына. Свен отлично играл в хоккей с мячом и считался звездой своей команды, а Альбин работал помощником тренера в команде Шведской хоккейной лиги, в Модо или Фрёлунде.

В комнате стало очень тихо, когда комментатор замолчал. Биргер по-прежнему сидел с пультом в руке и смотрел на нее. Он, похоже, пришел в себя, взгляд был ясный, но настороженный.

– Сядь для начала, – предложил он.

Анника опустилась в кресло с другой стороны придиванного столика, почувствовала, что у нее пересохло во рту.

– Сам не знаю, как я умудрился заказать немецкий Евроспорт, – проворчал он и кивнул в сторону телевизора. – Какая удача, что я учил немецкий в школе, контракт ведь у меня подписан на два года.

Анника попыталась улыбнуться.

Биргер отложил в сторону пульт.

– Я пойму, если ты захочешь, чтобы я ушла, – сказала Анника, из-за шума крови в голове она с трудом слышала собственные слова.

Старик посмотрел на нее, она постаралась не отводить взгляда, в противоположность тому, как поступила бы раньше.

– Все нормально, ты можешь остаться, – сказал он.

Она схватила воздух открытым ртом.