Джон Коннолли - Неупокоенные

— Меррик полагает, что вы с вашим бывшим мужем, не исключено, в прошлом рассуждали о вашем отце.

— Конечно, рассуждали, но Джерри ничего не знает о том, что с ним произошло. Это я вам точно говорю. Единственный, до кого Джерри Лежеру есть дело, — это он сам. Он, наверное, думает, что отец мой где-нибудь отыщется мертвым и тогда он сможет начать транжирить деньги, которые мне приплывут.

— Ваш отец был состоятелен?

— В завещании, которое сейчас проходит утверждение, значится кругленькая шестизначная сумма, так что он в любом случае не бедствовал. Да еще и дом. Джерри хотел, чтобы я его продала, но дом, начать с того, был не мой. В конце концов Джерри просто притомило ожидание, да и я тоже притомила. Что, в общем-то, было взаимно. Идеальным брак с таким мужем назвать сложно.

— И еще одно, напоследок, — заметил я. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы ваш отец упоминал что-нибудь насчет проекта? Имеется в виду проект под названием «Проект» ?

— Нет, никогда не слышала.

— Вы совершенно не в курсе, что бы это могло означать?

— Совершенно.

Наконец она подняла голову и села в машину. На пути к ее офису я держался следом; аналогично и на пути в школу, откуда Ребекке надо было забрать Дженну. До дверей школы девочку проводил директор, и Ребекка какое-то время с ним разговаривала, очевидно, разъясняя, почему ребенок какое-то время не будет посещать занятия. После этого я сопроводил их домой. Ребекка с дочкой оставались на подъезде в запертой изнутри машине, пока я не обошел в доме все комнаты. Наконец я возвратился и доложил, что все в порядке. Когда мы зашли в дом, я сел на кухне и дождался, пока Ребекка составит список отцовых друзей и коллег. Перечень получился недлинным. Кое-кого, пояснила она, уже нет на свете, других она не может припомнить. Я попросил дать мне знать, если появятся какие-то уточнения; Ребекка сказала, что обязательно сообщит. От себя я добавил, что нынче вечером займусь вопросом о дополнительном надзоре и позвоню насчет подробностей перед сном. На этом я уехал. Слышно было, как у меня за спиной повернулся в двери ключ; как запищали поочередно электронные гудки, оповещая о постановке дома на сигнализацию.

День уже шел на угасание. К машине я возвращался под глухой шум набегающих на берег волн. Раньше он действовал на меня успокоительно, а сейчас почему-то нет. В нем не хватало какого-то элемента, говорящего об исправности, а в предвечернем воздухе чувствовался горьковатый привкус гари. Я повернулся к воде, поскольку запах доносился откуда-то с моря, и мне на секунду показалось, что дальний корабль на фоне тлеющего под тучей узкого желтого заката объят огнем. Я вгляделся в горизонт, но там лишь ритмично помаргивал маяк, шел по бухте паром да светились окна домов на внешних островах. Все было мирным и буднично-приветливым. Тем не менее всю дорогу домой я не мог отделаться от ощущения смутной тревоги.

Меррик обещал нам два дня затишья, но я не готов был ставить безопасность Ребекки с Дженной в зависимость от перепадов настроения такого человека. С подобными типами я уже сталкивался. Меррик принадлежал к разряду «кипельщиков», у которых темперамент того и гляди норовит брызнуть кипятком через край. Я помнил его реакцию на мой вопрос про девочку на снимке, а также его предостережение, что это его «частное дело». Несмотря на заверения Меррика, всегда существовала возможность, что он, хватив у барной стойки пару стакашков, возьмет вдруг и решит, что теперь не мешало бы перекинуться словцом с дочерью Дэниела Клэя. С другой стороны, дежурить у Ребекки безотлучно я тоже не мог. Надо было взять кого-нибудь себе в помощь. Существовало два варианта. Можно было позвать Джеки Гарнера. Сила и рост у него совмещены со сметкой, однако пара шурупов все же с левой резьбой. К тому же за Джеки по пятам обычно следуют два двуногих мясистых комода, имя которым братья Фульчи, и щепетильности у этих братьев ровно столько, сколько у яйцебойщиков по отношению к яйцам. Не знаю, как бы отреагировала Ребекка Клэй, застав эту парочку у своего порога (неизвестно еще, и как бы отнесся к этому сам порог).

Лучше б, конечно, позвать Луиса с Энджелом, но они эти два дня на Западном побережье дегустируют вина в долине Напа. Друзья у меня, понятно, утонченные, но нельзя до их возвращения оставлять Ребекку Клэй без прикрытия. Получается, выбора нет.

И я скрепя сердце набрал номер Джеки Гарнера.

Мы встретились с ним в «Сангиллос тэверн» — небольшом уютном местечке на Гемпшире, где внутри неизменно горят гирлянды, как на Рождество. Джеки потягивал «Бад Лайт», но в вину ему это я решил не ставить и подсел рядом у стойки, заказав «Спрайт» без сахара. Никто не засмеялся, что очень любезно с их стороны.

— На диете, что ли? — спросил меня Джеки.

На нем была фуфайка с логотипом бара «Портленд», закрывшегося так давно, что в ту пору, наверно, завсегдатаи рассчитывались еще цветными камушками. Подстрижен Джеки был «под ноль», а у левого глаза еще не успел сойти полученный в каком-то неведомом побоище синяк. Живот его туго выпирал из джинсов, и на первый поверхностный взгляд могло показаться, что у стойки сидит обыкновенный барный пузан, но Джеки Гарнер таковым ни в коем случае не являлся. Лично я за все время не встречал никого, кто б мог сшибить его с ног, а сейчас мне не хотелось даже думать, что сталось с тем, кто дерзнул оставить на лице Джеки этот вот синяк.

— Да что-то на пиво настроя нет, — отоврался я.

Он поднял бутылочку и, покосившись на меня, глубоким баритоном изрек:

— Это не пиво. Это «Бад Лайт».

Вид у него при этом был явно горделивый.

— А что, броско, — кивнул я.

Гарнер расплылся в улыбке:

— Я тут в конкурсе решил участвовать. Ну знаешь, этот, на лучшее название. Типа слогана. Дескать, «Это не пиво — это „Бад“!» Или, скажем, — он поднял мой «Спрайт», — «Это не газировка — это „Спрайт“!». Или: «Это вот не орехи. Это…» Ну, в общем, пусть и орехи, но суть ты улавливаешь.

— Проступает глубинная связь.

— Думаю, так можно о любом продукте.

— Только не об ореховой смеси. Она разная и в чашках.

— Верно.

— А так вариант беспроигрышный. Ты эти дни сильно занят?

Джеки пожал плечами. Особо занятым я его не видел никогда. Жил он с матерью, пару дней в неделю работал по бару, а остальное время по настроению кустарничал, изготовлял самодельные боеприпасы в сараюшке у себя за домом, в леске. Время от времени местным копам поступали сигналы от населения, что в лесу опять грохнуло. Иногда — еще реже — коны сами подсылали туда машину в слабой надежде, что Гарнер к чертовой матери подорвался. Но надежды их пока все никак не сбывались.