Александр Масалов - Левый берег Дона

- Зачем?

- Для антуража. Когда пишешь о поножовщине, перед глазами полезно иметь что-то в этом роде. Для вдохновения.

- А когда пишите о расчлененке, в ванной у вас пара трупов лежит - для вдохновения?

Ну что ж, и менты способны на иронию... Другое дело, что нервы у Стасика были уже на пределе.

Когда опер аккуратно положил "бабочку" в полиэтиленовый пакет, Полонский взорвался.

- Да не холодное это оружие! Лезвие по длине меньше кулака. Упора на рукояти нет. Лезвие в рукояти зафиксировано не жестко. На лезвии отсутствует сток для крови...

- А это уж пусть наши эксперты определяют - холодное оружие или цацка для взрослого дяди. При этом - не очень умного.

Стасик махнул рукой - дескать, черт с вами, разбирайтесь! - и сел на стул. И тут шумок прокатился по квартире: "Патроны!.. Патроны!.."

- Какие еще, на хер, патроны! - заорал Полонский. - Нет у меня никаких патронов!

Он бросился в кабинет, но майор, сияя как начищенная бляха, спешил ему навстречу, неся коробочку из-под леденцов в открытом виде.

- Узнаете?

- Разумеется. Я храню в ней скрепки.

- А это что, тоже скрепка? - Майор с видом Дэвида Копперфильда сорвал крышку. Из-под стальных скрепок виднелся латунный бок автоматной гильзы.

- А-а! - Стасик хлопнул себя по лбу. - Вот оно что! Это не патрон! Это гильза! Я привез её с военки. На память. Понимаете, в тот день я впервые в жизни стрелял из настоящего боевого оружия.

Майор осторожно расковырял скрепки вокруг подозрительного предмета. Это действительно была стреляная гильза, но его подобное открытие не смутило. Подцепив гильзу авторучкой, майор продемонстрировал её понятым и бросил в полиэтиленовый пакет. Гильза была приобщена к вещдокам.

Потом в домашней аптечке обнаружили упаковку тазепама и две пачки димедрола. Одна пачка была почата. Факт обнаружения тазепама и димедрола внесли в протокол.

Когда Полонский сделал движение, как будто хотел встать, опер прикрикнул:

- Сидеть!

- Я хочу курить.

- Курите здесь.

- Я курю только на кухне, - буркнул Стасик. - Книги не любят дыма.

- Как хотите...

Дошла очередь и до книг. Глядя как опера небрежно перелистывают книги и бросают их на пол, Стасик курил, и сердце у него обливалось кровью. Две с половины тысячи томов - библиотека, которую он собирал с восемнадцати лет, - это единственное, что у него было и чем он дорожил. Он пытался протестовать, но оперы, несколько раз аккуратно положив их на пол, снова начинали швырять.

Потом люди в штатском простукал стены, подоконники и вызвали потоп в туалете, когда демонтировали унитаз.

К восьми обыск закончился, и Полонскому подсунули протокол. Журналист подписать его отказался.

- Я требую, чтобы все изъятые у меня рукописи были указаны поименно!

- Времени нет, - сказал майор. - К десяти часов обыск должен быть закончен.

- Ничего, - сказал Стасик. - Во сколько бы не закончилась подготовка нового варианта, я напишу, что обыск закончился в девять часов.

Майор покрутил носом, но согласился. Потом спросил:

- Какие еще есть замечания и пожелания?

- Мой протест против самого факта постыдного действия, которое вы называете обыском. Я расцениваю это как способ давления на журналиста.

- Вы не Евгений Киселёв. - Майор улыбнулся. - Не спекулируйте на своей профессии.

- Я действительно не Евгений Киселёв. Я - Станислав Полонский.

- Я в курсе, - сказал майор, продолжая улыбаться.

Новый вариант протокола Стасик дважды перечитал и подписался. То же самое заставили сделать и понятых. Потом понятых отпустили.

"Ну вот и всё, - подумал Стасик, озираясь по сторонам. - Ближний уик-энд придется посвятить уборке... И чего они добились, мудаки? Я такой репортаж отстучу, что у них звездочки полетят..."

Словно прочитав его мысли, майор подсунул ему второпях заполненный бланк о неразглашении информации. В связи с тайной следствия.

- Это я подписывать не буду, - заявил Полонский. - Я свои права знаю. Думаете, я буду молчать?

- Как хотите... - Майор пожал плечами. - По большому счету, это не имеет значения.

- А что, по-вашему, имеет значение? То, что в стране разгул преступности, а вы законопослушных россиян на уши ставите?

- Не делайте столь широких обобщений. Я лишь выполняю свою работу. Степень вашей виновности определит суд.

- Какой еще суд? - заорал Стасик. - Вы что с ума сошли?

Майор достал из кармана паспорт Полонского, покрутил в руках, словно раздумывая, как быть, и сунул его обратно, в карман.

- Станислав Александрович, учитывая, что вы явно намереваетесь препятствовать ходу следствия, я принял решение о взятии вас под стражу.

От такого поворота Стасик обалдел.

- Куда?!

- Для начала - в изолятор временного содержания.

- Не имеете права! Предъявите постановление за подписью прокурора!

- Мы имеем право произвести задержание подозреваемого на срок до трех суток*. После чего органы следствия обязаны предъявить обвинение или опустить на все четыре стороны.

---

Роман написан до принятия нового УПК – прим. автора

---

- Я от вас извинения принимать не буду. Даже если вы приползете ко мне на четвереньках!

- Что-то мне подсказывает, Станислав Александрович, - сказал майор, внимательно глядя на Полонского, - что мне не придется перед вами извиняться...

Дальше всё было как во сне. Полонского не покидало чувство, что вот сейчас затрещит будильник и кафкинские бредни закончатся. Но будильник не зазвонил.

Белая "Волга" доставила Стасика в районное ОВД. Пока дежурный записывал анкетные данные (фамилия, имя, отчество, год рождения, прописка, фактическое место проживания, место работы... ), майор быстро оформил постановление о взятии под стражу.

Стасик выложил на стойку содержимое карманов, снял часы. По требованию дежурного отдал очки, пояс и шнурки. И его повели по грязному коридору. Стена, выкрашенная сине-зеленой масляной краской, потемнела от времени и настолько была обшарпана, что журналист разглядел это несмотря на сильнейшую близорукость, осложненную астигматизмом.

Лязгнула, открываясь, металлическая дверь, и Полонский оказался в небольшой камере временного содержания. Вместо нар здесь справа и слева лежал деревянный настил. Тусклая лампочка висела под потолком, освещая воистину монастырскую обстановку. Пахло мочой, немытым телом. Да так что у Стасика сразу закружилась голова.

За спиной с грохотом закрылась дверь. Коротко проскрежетала задвижка.

"Ничего страшного, - подумал Стасик. - Достоевский сидел? Сидел. Даниэль с Синявским сидели? Почему бы и журналисту Полонскому немножечко не посидеть?.. Чем я хуже других?".

- Здорово, братан, - произнес худой, как щепка, мужик, сидящий у стены на корточках. Ему было лет пятьдесят. Как минимум.