Джеймс Паттерсон - Черная книжка

Знаю, что меня временно отстранили от выполнения служебных обязанностей. Кейт — тоже.

Припоминаю, как разговаривал в кафе с Гоулди и выдвигал предположение, что вся эта заварушка вызвана отнюдь не дурацкой черной книжкой. Книжка — лишь повод, чтобы разделаться со мной. Помню, что мне пришло в голову, будто кто-то догадался о моей тайной работе на отдел внутренних дел и использовал арест мэра, чтобы нейтрализовать меня.

Стоп! Теперь память обрывается. Да, именно на этом моменте она заканчивается облаком дыма. Дальнейшие воспоминания похожи на автомобиль, мчащийся прочь и оставляющий меня стоять в пыли.

Мой врач — индеец по имени Памереш — сказал, что память о большинстве событий рано или поздно вернется, но, возможно, произошедшие трагические события сотрутся навсегда. «Вы, возможно, никогда не вспомните перестрелку и то, что случилось непосредственно перед ней, — сказал он. — Это называется ретроградной амнезией» .

Пэтти забавляется со смартфоном, что-то бубня себе под нос и не замечая, что я снова открыл глаза. Она выглядит очень усталой, очень бледной, очень измученной.

Детство у Пэтти было нелегким. С ней много нянчились, три брата опекали и защищали малышку, но она никогда не могла избавиться от ощущения неуверенности, которое всегда терзало ее, особенно когда ее сравнивали со мной, братом-близнецом. Я никогда не понимал, что во мне такого особенного, но с ее точки зрения превосходил ее буквально во всем: и умнее, и лучше сложен, и общительнее, и симпатичнее. Мне не понять, почему она так думала. Что-то втемяшилось ей в башку еще в детстве и уже не покидало никогда — нечто такое, что вызывало у нее комплекс неполноценности.

Но это никогда не отражалось на наших отношениях. Какие бы чувства она ни испытывала по отношению ко мне, они никогда не были направлены против меня. Мы были дружными и в самые лучшие, и в самые ужасные моменты жизни. Когда три года назад произошли те события , Пэтти восприняла их так же болезненно, как я сам: почти так, как будто это произошло с ней.

— Кейт, — говорю я, даже не пытаясь составить из слов внятное предложение.

Пэтти отрывает взгляд от смартфона.

— Доброе утро, солнышко, — улыбается она, наклоняется и осторожно целует меня в лоб.

Моя голова побрита и сильно забинтована (часть черепа по-прежнему хранится где-то в воздухонепроницаемой стеклянной банке), и я все еще подсоединен трубками и проводами к различным приборам. Они меня кормят, следят за деятельностью моего мозга и сердца и даже массируют конечности при помощи электрических импульсов, чтобы не нарушалась циркуляция крови.

— Кейт, — снова говорю я, встречаясь с Пэтти взглядом. — Пожалуйста.

Пэтти отводит глаза в сторону и задумывается. Мы с ней в комнате вдвоем. Даже Гоулди сейчас нет.

Она пытается прикоснуться к моему лицу или другой части головы, но голова почти вся забинтована. Ее глаза наполняются слезами. Она, возможно, уже выплакала столько слез, что их хватило бы для Ниагарского водопада. Мне очень жаль, что я так поступаю по отношению к ней, но мне необходимо кое-что выяснить, и я знаю — она расскажет, если рядом не будет никого, кто смог бы ее остановить.

— Кейт мертва, Билли. Погибла в ходе перестрелки. Ты выжил, а она — нет.

Изо рта вырывается какой-то звук. Похоже, тихий стон.

Я так и думал. Было бы трудно представить другую причину, по которой Кейт не пришла навестить меня. Но когда я услышал правду — получил подтверждение, что-то хрустнуло внутри меня, как ломающаяся ветка.

— Мы не знаем, что произошло, — разводит руками Пэтти.

Я подвел Кейт. Я должен был прикрывать ее сзади. Именно это обязан делать напарник. А я не сделал.

Эх, Кейт. Эх, Кейт…

— Кто… Кто…

Пэтти смотрит на меня, и ее пугает вопрос, который я хочу задать. Поврежден мой мозг или нет, но я могу читать Пэтти, как книгу. Она понимает, о чем я пытаюсь спросить: «Кто убил Кейт?»

— Мы не знаем, что произошло, — повторяет она, но на этот раз менее уверенно — просто машинально пытаясь защититься от следующих вопросов. — Мы не знаем.

Чем больше она повторяет, тем отчетливее я понимаю: она врет. Но зачем бы ей скрывать правду? Зачем ей нужно, чтобы я не знал, кто убил Кейт?

Нет. Нет. Этого не может быть.

Кажется, по моим венам потек яд, а грудь придавило что-то тяжелое, мешающее дышать. Некоторые из приборов начинают издавать какой-то шум, звенеть и свистеть. Пэтти нажимает кнопку вызова медсестры.

Дверь распахивается, и в палату стремительно заходят врачи и медсестры.

Пэтти, прежде чем отойти в сторону, наклоняется надо мной и шепчет:

— Что бы тебе ни говорили о произошедшем, не верь никому.

— Плохая идея, — морщится Пэтти. — Ужасная идея.

Это лучшая из идей, появившихся у меня за четырнадцать недель, которые я нахожусь здесь.

Я засовываю руку в рукав рубашки:

— Мне наплевать. Я больше не останусь здесь даже на одну ночь.

Я ничего не имею против больницы, где со мной обращались наилучшим образом. Окно палаты, в которую меня поместили, выходит на озеро, и это замечательно, хотя и напоминает вид из окна квартиры Кейт в районе Лейквью. Сотрудники клиники, которые со мной работают, очень добрые люди и проявляют по отношению ко мне больше терпения, чем к ребенку: уговаривают сделать «еще один шаг» или еще одно упражнение на тренировку бицепса при помощи десятифунтовой [33] Один фунт приблизительно равен 450 граммам. гантели, или произнести ту ли иную тренировочную скороговорку, или в очередной раз посчитать от двадцати до одного.

Поначалу было довольно мучительно, но благодаря этому они подняли меня на ноги. Теперь я умею самостоятельно одеваться, принимать пищу и даже ходить (хотя и с тростью). Могу изъясняться законченными предложениями, читать и писать. Зрение почти пришло в норму. А чувство юмора — хорошо это или плохо — никуда не делось.

Да и череп полностью восстановлен — спасибо вам большое! Волосы перестали виться, и сейчас они такой длины, как будто меня подстригли под машинку. Я похудел примерно на двадцать фунтов. У меня имеется шрам в том месте, где в мозг вошла пуля, но все остальные следы ремонта, который врачи произвели на моей башке, скрыты волосами. Конечно, если присмотреться, то по всей верхней и задней части головы можно заметить шрамы, похожие на нарисованные на карте автомобильные дороги, но с этим вполне можно жить. Я осознаю: тот факт, что я вообще выжил, — это своего рода маленькое чудо.

В общем, я собираюсь покинуть больницу! Через девяносто восемь дней после того, как мне в мозг угодила пуля.

— Необходимо продлить реабилитацию еще по меньшей мере на месяц, — приводит доводы Пэтти.