Джеймс Паттерсон - Черная книжка

Я глубоко вздохнул.

— Получается, его застрелили через четыре часа после того, как он встретился со мной, — отметил я.

Гоулди придвинулся ко мне поближе и заговорил шепотом.

— Ты уверен в том, что пытаешься доказать своим расследованием? — спросил он. — Ты уверен, что Визневски занимается «крышеванием», пользуясь тем, что служит в полицейском управлении Чикаго?

— Еще как уверен. У меня есть список людей, у которых, похоже, есть своего рода неприкосновенность по части уголовного преследования. Эти люди попадали в полицию — и их тут же отпускали. Тут явно имеет место «крышевание», Гоулди. Я уверен. Среди полицейских точно есть такие, которые отпускают задержанных, не имея достаточных оснований.

— Но ты не можешь доказать, что Визневски занимался подобными делишками.

— Пока еще не могу. Но я уже близок к разгадке.

— Ну хорошо, тогда вопрос номер два, — сказал он. — Ты уверен, что человеком, который видел вас двоих вчера вечером на платформе, был именно Визневски?

— Уверен на сто процентов.

Гоулди кивнул и встряхнулся, пытаясь согреться.

— Но и это доказать ты не можешь.

Именно так. Гоулди был прав. Доказательств я не имел.

— Он находился на противоположной платформе, — попытался оправдаться я. — И держался скрытно. В метро должна висеть камера видеонаблюдения, но он наверняка постарался сделать так, чтобы его лицо не попало под ее прицел.

— Да, — согласился Гоулди. — Да, черт побери! Черт, черт, черт! Черт возьми!

Ну чем тебе не резюме состояния дел?

Я попытался собраться с мыслями, но задачка оказалась не из простых.

— Куда Верблюжье Пальто… я хотел сказать, Джо Вашингтон… Куда он направился после встречи со мной в метро? — спросил я.

Гоулди покачал головой:

— Не имею ни малейшего понятия. Мы начинаем в квадратике номер один. Я не знаю, что он делал и куда отправился. Не знаю, с кем он разговаривал. Применительно ко вчерашнему вечеру не могу «привязать» к нему ни одного человека.

Ситуация выглядела не совсем так, и мы оба это знали.

— Применительно ко вчерашнему вечеру ты можешь «привязать» к нему меня , — уточнил я. — И в метро я не пытался держаться скрытно. Скорее наоборот. Я хотел быть заметным. И на той видеозаписи буду очень хорошо виден. На ней будет отчетливо заметно, что я стою рядом с тем самым парнем, которого несколько часов спустя обнаружат мертвым.

Гоулди тяжело вздохнул:

— Очень плохо.

— Скажи мне что-нибудь такое, что для меня самого не так очевидно.

— Может, пришло время обнародовать дело Визневски, — предложил Гоулди. — Давай объявим, что отдел внутренних дел проводил расследование относительно Виза и теперь мы полагаем, что он убил того парня, потому что думал, что он твой осведомитель.

— Нет. — Я отрицательно покачал головой. — Ни в коем случае. Если я решусь сейчас обнародовать имеющиеся факты, то все, что я делал в последние полтора года, развеется, словно дым. Я не хочу останавливаться. Я собираюсь действительно разоблачить Виза и всех, кто помогает ему «крышевать» преступников. И раз уж я этим занимаюсь, то я должен разоблачить Виза и относительно этого убийства тоже.

У Гоулди сделалось такое лицо, будто он только что глотнул уксуса. Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Ты сам видишь, в чем тут проблема, — продолжал наседать он. — Ты запечатлен на записи, сделанной вчера вечером камерой видеонаблюдения в метро. Ты стоишь рядом с Джо за несколько часов до того, как кто-то загонит в его мозг кусок свинца. И, как я догадываюсь, у тебя нет никакого алиби относительно того, что ты делал вчера вечером, когда вышел из метро.

— Мое алиби относительно вчерашнего вечера — это я сам, — поморщился я. — После встречи я сразу же направился домой.

— Получается, если ты не объяснишь, что тайно работаешь на отдел внутренних дел, то у тебя нет ответа на вопрос, с какой целью вы с Джо встречались вчера вечером. Ты становишься подозреваемым номер один.

— Мне наплевать. — Я засунул руки в карманы. — Пошло оно все к черту. Рискну.

Гоулди пощипал себя за переносицу с таким видом, будто у него начиналась сильная головная боль.

— Ну почему сыплется так много дерьма? — мрачно сказал он.

В то же утро известие об убийстве сержанта Джо Вашингтона промчалось по полицейскому управлению, как электроны по проводнику. Убийства в Чикаго совершаются пачками, однако далеко не каждый день стреляют в полицейских. Моральное состояние сотрудников управления и без того опустилось ниже плинтуса. Над нашими пенсиями нависла угроза. Преступления в западной и южной частях Чикаго совершались одно за другим, но никто не видел причину происшествий в разводах, неполноценных семьях, безработице или неэффективности школ — все сваливали вину на полицию. Те, у кого имелся смартфон — то есть практически все жители города, — в любую минуту были готовы нажать кнопку «запись» на видеокамере, когда полицейский сталкивался на улице с гражданином, ведущим себя вызывающе. В половине случаев возникало ощущение, что люди умышленно провоцируют нас реагировать на их действия с чрезмерной решительностью, чтобы затем увидеть себя в репортаже «Эм-Эс-Эн-Би-Си». Болтуны, которые ни разу не патрулировали улицы с целью обеспечения правопорядка и которым никогда не доводилось испытывать страх из-за того, что их жизни угрожает опасность, наперебой злословили в наш адрес, как им заблагорассудится.

И вот теперь из ряда вон выходящий случай — полицейский, убитый вроде бы в наказание за некую провинность в миле от реки, от железнодорожного вокзала «Юнион-стейшн» и от центра города.

Поэтому я в этот вечер с нетерпением ждал встречи с Эми Лентини. Это было нечто такое, что могло заставить адреналин в крови двигаться в правильном направлении. По крайней мере, я надеялся, что направление станет правильным. Объективный наблюдатель мог бы назвать это сумасбродством с моей стороны — приглашать отобедать женщину-прокурора, которая подозревала меня в мошенничестве. И нельзя сказать, что я очень долго думал, прежде чем пригласил ее. Мой поступок был импульсивным. Более того, это была выходка подвыпившего мужчины.

Но когда она вышла из подъезда многоквартирного дома, в котором жила, я понял, что принял правильное решение.

Ее волосы были зачесаны назад, но с каждой стороны остался свободным один локон. Эти два локона нежно обрамляли ее лицо. Для такого вида прически, наверное, существовало какое-то специальное название, но лично мне при взгляде на нее пришли на ум только два слова — «сексуальная» и «классная». Эми была в серой шляпе и сером пальто, которое одновременно и хорошо сидело на ней, и — в какой-то степени — создавало впечатление некой деформации.