Джеймс Паттерсон - Черная книжка

И как на флешке появилась информация обо мне?

— Не совсем так, — сказала Эми. — Ты не дал мне договорить.

Я хотел повернуться к ней, но не мог оторвать взгляда от Гоулди.

— В маленькой черной книжке не было имен — только фамилии, — пояснила Эми. — У полицейского, который брал взятки, фамилия Харни. Больше ничего не указывалось. Только фамилия — Харни.

Я на секунду закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Значит, не Билли Харни. Просто Харни.

И тут я сообразил, кто проник в квартиру Эми и украл маленькую черную книжку.

Это была Пэтти.

Гоулди вскинул подбородок, повернул голову в сторону окна и, слегка повысив голос, проговорил:

— Мы не можем ни к чему прийти. Зайди лучше сам и уговори его прислушаться к здравому смыслу .

Я делаю паузу и вздыхаю. На часах, висящих над присяжными, — уже почти полдень. Как раз сейчас судье следует найти логическую точку для того, чтобы сделать перерыв и дать возможность пообедать — присяжным и, что еще более важно, себе самому.

Но судья сидит почти неподвижно и, слегка прищурившись, сосредоточенно смотрит в пространство между мной и моим адвокатом. Присяжные все как один подались вперед. Некоторые что-то пишут в блокнотах, но остальные перестали делать записи и, расположившись поудобнее, внимательно слушают рассказ об ужасных событиях. В зале суда так тихо, что слышно дыхание людей — вдохи и выдохи.

Лейтенант Майк Голдбергер поначалу качает головой, всем своим видом выражая насмешливое неверие, но по мере моего рассказа постепенно превращается в другого человека: выражение глаз становится ледяным, плечи втянуты, ладони сжаты в кулаки. В зале суда он, в общем-то, как в ловушке. Если попытается встать и уйти, сразу возникнет впечатление, что он виноват. Он и без того выглядит виноватым, но я знаю, что он сейчас думает: «Всего лишь слова. Его слово — против моего» . Да, он такой, этот Гоулди. Он всегда был таким. Расчетливым. Всегда анализировал возможные варианты.

Мой отец, сидя рядом с ним, смотрит на меня пристальным взглядом, прикрыв пальцами рот и, похоже, не зная, как ему в данной ситуации себя вести.

Маргарет Олсон, так же как и Гоулди, — и даже в большей степени — является своего рода пленником зала суда. Она ведь, в конце концов, прокурор. Она не может просто взять и выбежать на улицу. На протяжении безумных трех часов, в течение которых я давал показания, она все время качала головой, наблюдая, как ее политическая карьера постепенно смывается в унитаз, и, конечно же, напряженно размышляя над тем, как бы спасти свою задницу. Я вполне могу предположить, что она думает то же, что и Гоулди: «Его слово — против моего. Отчаявшийся подсудимый, которому угрожает пожизненное заключение, расскажет что угодно — самые невероятные небылицы, лишь бы остаться на свободе».

Мой адвокат Стилсон забыл о своей роли в судебном процессе и внимательно слушает меня наравне с присяжными, репортерами и любопытствующими зрителями.

— Итак, лейтенант Голдбергер сказал: «Ты лучше зайди сюда сам и уговори его прислушаться к здравому смыслу»?

— Да, — отвечаю я. — Он обращался к человеку, которого в тот момент не было в квартире Эми. Он сказал, рассчитывая, что его услышат через подслушивающее устройство, установленное в комнате.

Стилсон, который все утро только то и делал, что спрашивал, что же произошло дальше, теперь, наклонив голову, говорит:

— Вы сказали, что вдруг поняли: флешку из квартиры Эми украла Пэтти?

— Да.

— На основании чего?

Я смотрю на нее, мою сестру-близняшку, которая сидит неподвижно, как статуя, но я вижу по блеску ее глаз, что из них уже упала одна-другая слезинка. Я уверен, что она сейчас бормочет про себя: «Прости… Прости…»

— На основании того, что Пэтти, увидев в маленькой черной книжке фамилию Харни, решила, что речь идет обо мне, — объясняю я. — Ей очень захотелось меня защитить, а для этого нужно украсть маленькую черную книжку и уничтожить ее.

По лицу Пэтти потекли новые слезы.

— Все время после событий в квартире Эми, когда я был в коме, потом приходил в себя и затем медленно выздоравливал, размышляя, как защититься от вымышленных обвинений, она полагала, что тем самым коррумпированным полицейским был я. И все равно пыталась меня защитить. Всегда была на моей стороне, даже когда думала, что я виновен.

При этих словах к горлу подступает ком. Я делаю паузу и откашливаюсь.

— Она любит меня и готова ради меня на все, — говорю я. — А еще она боготворит нашего отца. Ей никогда бы и за миллион лет не пришло в голову, что под фамилией Харни может скрываться совсем другой полицейский. Она никогда бы и не заподозрила, что коррупционером был начальник следственного управления Дэниел Харни.

Пэтти вскакивает со своего места в переднем ряду. Ее рот приоткрыт, на лице — выражение ужаса. Она поворачивается к отцу. Тот сидит глядя в пол прямо перед собой.

«Второй шанс, — сказал мне отец в тот день, когда пытался уговорить меня скрыться от правосудия в Мексике. — У тебя есть второй шанс. У меня есть второй шанс».

Мне хотелось бы думать, что он был искренним, когда произносил эти слова, — что он и в самом деле собирался вывезти меня из США в Плая-дель-Кармен, а затем в Южную Америку, а вовсе не замышлял загнать мне пулю в мозг где-нибудь на полпути между Чикаго и мексиканской границей.

Хотелось бы верить, что он и в самом деле возлагал надежды на второй шанс.

Но я не принял его предложение. Поэтому вчера ночью он прислал в мой дом убийцу, чтобы снова попытаться ликвидировать меня.

Я никогда не узнаю, что он замышлял. Я больше никогда не стану разговаривать со своим отцом.

Когда отец вошел в спальню и встал рядом с Гоулди, я понял, что живой из этой ситуации Эми уже не выбраться. Они, возможно, надеялись, что сумеют уговорить меня присоединиться к их банде. А вот Эми? Она увидела слишком много. Она была прокурором, который в своей профессиональной деятельности строго соблюдал законы и правила. Она была прямолинейна, как стрела. Кроме того, она никому в этой спальне не приходилась родственницей. Надежды, что она будет держать язык за зубами, очень мало. А значит, они не могли оставить ее в живых.

— Прости, что не доверяла тебе, — прошептала Эми дрожащим голосом.

— А ты прости, что не доверял тебе, — ответил я. — Я люблю тебя, Эми. Я очень сильно тебя люблю.

Отец, входя в спальню, посмотрел на труп Кейт как на спящего на тротуаре бомжа. То, что Кейт уже мертва, его, конечно же, не удивило: через подслушивающее устройство он наверняка слышал все, что происходило в комнате. Он покачал головой с таким видом, как будто был сильно разочарован.