Арнольд Беннет - Отель «Гранд Вавилон»

— Не мне судить об этом, сэр.

— Как долго отель наслаждается вашими услугами?

— Немногим более двадцати лет.

— Это очень долго для работы на одном месте. Не думаете ли вы, что настало время сменить привычную колею? Вы еще молоды и можете проявить себя в какой-либо иной, более широкой сфере. — Рэксоул жестко взглянул на собеседника, который вернул ему столь же жесткий взгляд.

— Вы не удовлетворены мной, сэр?

— Если быть откровенным, Жюль, я считаю, что вы… гм… слишком много подмигиваете. И я считаю достойным сожаления то, что старший официант приобретает привычку снимать белые ленточки с дверных ручек номеров в три часа утра.

— Я понимаю, сэр, — непринужденно начал Жюль. — Вы хотите, чтобы я ушел, и для этого один предлог ничуть не хуже, чем любой другой. Очень хорошо! Не могу сказать, что я удивлен. Иногда случается, что владелец отеля и главный официант не сходятся характерами, и тогда дела отеля очень страдают, если один из них не уходит. Я уйду, мистер Рэксоул. Ведь я и сам подумывал о том, чтобы подать вам заявление.

Миллионер с уважением улыбнулся.

— Какое выходное пособие вы потребуете вместо заявления? Мне желательно, чтобы вы покинули отель в течение часа.

— Я не потребую никакого пособия, сэр. В противном случае я стал бы презирать себя. И я покину отель через пятнадцать минут.

— Тогда всего доброго. Мои добрые пожелания и мое уважение…

Рэксоул встал.

— Всего доброго, сэр. И спасибо вам.

— Кстати, Жюль, окажется бесполезным, если вы попытаетесь устроиться в какой-либо иной европейский отель высокого класса, потому что я приму меры к тому, чтобы подобные предложения с вашей стороны отклонялись.

— Не обсуждая вопроса о том, найдется ли в одном только Лондоне с полдюжины отелей, где будут прыгать от радости, когда появится шанс заполучить меня, могу сказать вам, сэр, что я оставляю свою профессию, — ответил Жюль.

— В самом деле?! Вы направите ваши способности в другое русло?

— Нет, сэр. Я сниму себе комнаты где-нибудь на Элбимел-стрит и буду просто жить в свое удовольствие. Я скопил около двадцати тысяч фунтов — сущий пустяк, но вполне достаточно для моих потребностей… А теперь извините меня за то, что наскучил вам своими личными делами. Еще раз до свидания.

В середине дня Рэксоул вместе с Феликсом Вавилоном отправился в адвокатскую фирму в Сити, а затем к биржевому маклеру, чтобы уладить все практические детали, касающиеся приобретения отеля.

— Я подумываю о том, чтобы обосноваться в Англии, — сказал Рэксоул, когда они вернулись обратно. — Это единственная страна… — И он замолк.

— Единственная страна?

— Единственная страна, где можно вложить во что-либо деньги или истратить их с гарантией. В Соединенных Штатах нет ничего, на что можно было бы истратить деньги — там нечего купить. А во Франции или Италии нет настоящих гарантий.

— Но вы, конечно, истинный американец? — осведомился Вавилон.

— Я истинный американец, — сказал Рэксоул. — Но мой отец, который начал с того, что был служителем в Оксфордском колледже, и в конце концов сделал десять миллионов долларов на железе в Питсбурге, — мой отец принял мудрое решение дать мне образование в Англии. Как и всякий молодой человек из высших слоев среднего класса, я провел три года в Оксфорде. Это очень многое мне дало. Значительно больше, чем множество успешных спекуляций. Это научило меня тому, что английский язык отличается от американского и значительно лучше его, и что есть нечто — я до сих пор еще точно не выяснил, что именно — в английской жизни, чего американцам никогда не понять. А в Соединенных Штатах, — прибавил он, — мы все еще подкупаем наших судей и наши газеты. И говорим о восемнадцатом столетии как о времени, с которого начался мир. Да, я переведу свои ценные бумаги в Лондон. Я построю дом на Парк-Лейн и буду покупать старинные сельские поместья, так же, как покупаю сейчас А.Т. и Южную железные дороги, и мало-помалу осяду здесь. Вы знаете, для миллионера я слишком добродушен и нрава, пожалуй, не очень общительного — у меня во всем Нью-Йорке наберется не больше шести настоящих друзей. Спасибо и за это!

— И у меня, — сказал Вавилон, — нет друзей, если не считать друзей детства в Лозанне. Я провел в Англии тридцать лет и не приобрел ничего, кроме превосходного знания английского языка и такого количества золотых монет, какого хватило бы, чтобы наполнить довольно большой ящик.

И эти два плутократа одновременно тяжело вздохнули.

— Кстати, о золотых монетах, — сказал Рэксоул. — Как вы думаете, сколько денег ухитрился накопить Жюль за то время, что работает у вас?

— О! Я не любитель таких размышлений, — улыбнулся Вавилон. — У него есть для этого уникальные возможности, подлинно уникальные…

— Могли бы вы, скажем, предположить двадцать тысяч — сумму, из ряда вон выходящую?

— Ладно, Бог с ним. Он сам признался вам в этом?

— Что-то в этом роде. Я уволил его.

— Вы уволили его?

— А почему бы и нет?

— В самом деле, нет никаких причин, почему бы его и не уволить. По правде говоря, последние лет десять мне очень хотелось избавиться от Жюля, но я никак не мог набраться смелости.

— Уверяю вас, это чрезвычайно просто сделать.

— Мисс Спенсер и Жюль, оба ушли в один день! — задумчиво проговорил Вавилон.

— И никто не занял их места, — сказал Рэксоул. — И отель все еще не развалился!

Однако, когда Рэксоул спустился вниз, он обнаружил, что стул мисс Спенсер в бюро занят величавой и властной девицей, одетой в соответствующее черное платье.

— Боже правый! Нелла! — воскликнул он, входя в бюро. — Что ты здесь делаешь?

— Занимаю место мисс Спенсер. Я хочу помочь тебе вести дела, папа. Мне кажется, что из меня выйдет превосходный гостиничный клерк. Я занималась с мисс Селиной Смит, одной из секретарш в твоем офисе, и она обучила меня всем хитростям и тонкостям, так что я хорошо со всем справлюсь.

— Но, послушайте, Хелен Рэксоул. Об этом станет говорить весь Лондон: наследница величайшего в Америке состояния служит клерком в отеле. Я ведь приехал сюда, чтобы отдохнуть и успокоиться.

— И, по-видимому, для того, чтобы отдохнуть и успокоиться, ты и купил отель, папочка?

— Ты требовала бифштекс, — парировал он. — А теперь ступай отсюда, и немедленно!

— Я пришла сюда, здесь и останусь! — заявила Нелла.

И тут в окне бюро появилось лицо белокурого человека лет тридцати, очень хорошо одетого, который держался весьма аристократично и казался чрезвычайно рассерженным.

Он пристально вгляделся в Неллу и даже попятился назад.

— Как! — воскликнул он. — Вы?!

— Да, ваше высочество, это и в самом деле я. Отец, это его светлейшее высочество князь Эриберт Позенский — один из самых уважаемых наших постояльцев.