Тоби Литт - Эксгумация

— Вылезай! — крикнул негр, впервые обнаруживая в голосе раздражение.

Я завозился с ручкой.

— Черт, — выругался негр и снова нажал на газ.

Я обернулся. За нами следовал черный «мерседес».

Минуту-другую негр изо всех сил пытался оторваться от него, но ничего не получалось — в час пик машина застревала в пробках, как муха в сиропе.

— На этот раз с ручкой справишься? — спросил альбинос. — На себя и вниз, под пепельницу.

Я попробовал, и дверца открылась.

Машина тут же резко затормозила. Дверца по инерции распахнулась еще больше. Я даже удивился, как она не оторвалась.

— Давай! — закричали они хором.

Ни секунды ни колеблясь, я выскочил из машины, которая тут же рванула с места.

Проезжая мимо меня, «мерседес» немного притормозил. Я успел заметить двух человек, один из которых недоверчиво всматривался в меня — наверное, хотел убедиться, что я все еще цел. Затем они прибавили скорость, чтобы догнать первую машину.

К моему удивлению, вскоре мимо пронеслась третья машина («ровер» с двумя мужчинами), которые обратили на меня гораздо меньше внимания.

Меня высадили где-то в Ист-Энде. Район был совершенно незнакомый. Я нашел большую дорогу и на ней телефонную будку. Мне пришло в голову, что зато теперь я смогу предложить Энн-Мари убедительное оправдание своего опоздания и нежелания заниматься с ней сексом. Когда я позвонил, Энн-Мари сняла трубку после первого звонка.

— У тебя есть деньги, чтобы расплатиться за долгую поездку на такси? — спросил я.

— Где ты? Я волновалась.

— Правда?

Она подтвердила.

— Я тут катался с дружками, — сказал я тоном этакого крутого парня. — Постараюсь добраться как можно быстрее, приготовь деньги.

Мне потребовалось еще полчаса, чтобы найти таксиста, который согласился ехать на южный берег реки. Я уже успел пройти мили две пешком, размышляя о том, кем были люди, которые за мной следовали. В одной из машин, несомненно, сидели полицейские: те самые ангелы-хранители, о которых говорил Тони Смарт. Но кто был в третьей машине?

Как ни парадоксально, но теперь, когда я получил предупреждение, мне стало легче. Я и не собирался больше ничего разузнавать про это дело оставалось только отомстить.

Меня немного беспокоило, что Кое-кому было известно о моем пистолете. Я надеялся, что мне удастся сохранить его приобретение в тайне, и Дороти первой об этом узнает, когда будет смотреть в дуло и сожалеть о своей глупости — на пороге смерти, полностью осознавая, что еще секунда, и она исчезнет. Пиф-паф!

Но Кое-кто о пистолете знал. И если этот человек, кем бы он ни был, знал, что я раздобыл пистолет, то он, вероятно, понимал, что я намерен использовать оружие; кроме того, он, наверное, неплохо себе представлял, в кого я собираюсь стрелять. Но он не запретил мне этого делать, просто предупредил, чтобы его самого я не трогал.

Я сделал вывод, что Кое-кто был тем самым человеком, с которым Тони Смарт свел Алана и Дороти, когда они прилежно учились играть убийц. Если так, то он знал, что Дороти стояла за убийством Лили. Не мог не знать.

И если за мной следили хотя бы некоторое время, он также знал, что я много выяснил про нее.

И тут уж ему не нужно было быть криминальным гением (хотя, возможно, он им и был), чтобы разобраться в моих намерениях…

Но, возможно, мои намерения его не волновали: может, они вполне вписывались в его собственные планы, какими бы они ни были.

Поэтому его предупреждение возымело на меня действие, но с противоположным результатом. Мне было ясно, что если я пущу дело на самотек, если дождусь суда, как того хочет полиция, если я стану себя хорошо вести, то киллер будет приговорен, но с Аланом и Дороти ничего не случится. По каким-то причинам полицейские оставили их в покое.

Киллер держал язык за зубами, и у него были на то причины. Вряд ли ему стоило, имея в перспективе отсидку, валять в дерьме криминального авторитета из Ист-Энда. Судя по всему, в случае молчания ему были обеспечены десять лет спокойной тюремной жизни.

Когда я вернулся, Энн-Мари облегченно вздохнула, и большую часть первой половины вечера я потратил на несколько далекое от правды объяснение: где я был и с кем я был. Опасная экскурсия в моем изложении теперь занимала три-четыре часа, за которые, по моей версии, мы успели объездить почти весь Лондон. Я выпустил из своего рассказа упоминание о Хайгейтском кладбище и, естественно, о Джозефин.

Войдя в дом, я первым делом отправился принимать ванну: мне хотелось поскорее избавиться от всех этих остаточных запахов пудр и присыпок, хотя мой липкий пот, вызванный страхом, давно уже, наверное, все заглушил.

Энн-Мари принесла мне бокал красного вина и сидела рядом на унитазе, пока я отмокал. Ей было интересно узнать, как выглядят настоящие преступники.

— Думаешь, это они бросили кирпич в окно? — спросила она.

Мне эта мысль приходила в голову.

— Действовали довольно грубо, так что, наверное, это были они.

После того как мы поели сваренных Энн-Мари сероватых макарон, она принесла мне резюме, поступившие в ответ на наше объявление в «Стэйдж». Мне не хотелось на них смотреть. Я чувствовал себя как выжатый лимон. Но я знал, что этим нужно было заняться как можно скорее.

Мы обсудили поданные актерами заявки, просмотрев около двух сотен лиц, улыбавшихся нам с цветной глянцевой бумаги (5 на 7 дюймов). Мы могли выбирать из самых разных типов актерской внешности — лица серьезные и одновременно приветливые чередовались с лиричными и в то же время грубоватыми.

Если бы мне действительно были нужны актеры для фильма, то со всеми этими кандидатами у меня возникала бы одна проблема: все они, без исключения, выглядели именно как актеры, а не как обычные люди.

Лили тоже выглядела неестественно, но она, как мне кажется, это хотя бы осознавала. Она очень органично смотрелась в мире своих шести рекламных роликов. Я не имею в виду съемочную площадку, где она превращалась в объект внимания самых разных людей (раза два мне приходилось присутствовать на съемках), что, похоже, держало ее в напряжении. Иногда, когда она стояла перед камерами, можно было подумать, что присутствующим на площадке не до нее — не до нее как человека — и что каждый выбирает для себя одну ее грань, которая имеет для него первостепенное значение: освещение, уровень звука, грим; из живого существа Лили превращалась в элемент композиции. Временами казалось, что все сразу хотят до нее дотронуться и как-то ее изменить. Были моменты, когда она о чем-то шепталась с режиссером. Порой она вознаграждала съемочную группу своим кокетством, из чего можно было заключить, что она действительно готова встретиться с ними в пабе после съемок. Но когда съемки заканчивались, когда ролик монтировался и подчищался для достижения максимального товарного вида, Лили, казалось, обретала высшую форму бытия и мир, в котором она была по-настоящему счастлива.