Ларс Кеплер - Гипнотизер

Я поднял глаза от бумаг.

– Это не шутка?

Анника Лорентсон отвела глаза. Хольстейн безо всякого выражения на лице сказал:

– Лидия – ваша пациентка. И то, что она утверждает, – весьма серьезно.

– Да, но ведь ее слова – очевидная ложь, – взволнованно сказал я. – Никаких возможностей под гипнозом поместить в чью-то голову воспоминания не существует. Я могу подвести пациентов к воспоминанию, но не вложить это воспоминание им в голову… это как дверь. Я подвожу человека к дверям, но сам не могу их открыть.

Мильк серьезно посмотрел на меня.

– Одного только подозрения достаточно, чтобы закрыть ваше исследование. Так что вы понимаете, насколько все серьезно.

Я раздраженно дернул головой:

– Она рассказала о своем сыне вещи, которые я счел достаточно серьезными, чтобы связаться с социальными властями. То, что она отреагировала именно так…

Меня неожиданно перебил Ронни Йоханссон:

– Но здесь сказано, что у нее вообще нет детей.

Он постучал длинным пальцем по папке. Я громко фыркнул – и заслужил странный взгляд Лорентсон.

– Эрик, высокомерие в такой ситуации может вам только навредить, – тихо заметила она.

– А если кто-то врет в лицо? – зло улыбнулся я.

Анника перегнулась через стол и медленно произнесла:

– Эрик, у нее никогда не было детей.

– Не было?

– Нет.

В кабинете стало тихо.

Я смотрел, как пузырьки воздуха поднимаются на поверхность.

– Я не понимаю. Она продолжает жить в доме своего детства. – Я пытался успокоиться. – Все подробности совпадают, я не могу поверить…

– Можете не верить, – оборвал Мильк. – Вы допустили ошибку.

– Люди не могут так лгать под гипнозом.

– А если она не была под гипнозом?

– Да нет же, была, я замечаю это, лицо меняется.

– Теперь это не важно. Вред уже нанесен.

– Я не знаю, есть ли у нее дети, – продолжал я. – Не исключено, что она говорила о себе. Я не сталкивался с подобным, но, может быть, она таким образом переосмыслила собственные детские воспоминания.

Анника прервала меня:

– Возможно, вы и правы, но факт остается фактом: ваша пациентка совершила серьезную попытку самоубийства и обвиняет в этом вас. Предлагаем вам взять отпуск за свой счет, пока мы будем разбираться с этой историей.

Она вяло улыбнулась мне и мягко сказала:

– Я уверена, что все уладится. Но сейчас, на время расследования, вам надо отойти в сторону. Ни в коем случае нельзя допускать к этому делу газетчиков.

Я подумал о других своих пациентах – о Шарлотте, Мареке, Юсси, Сибель и Эве. Я не могу оставить их, передать кому-нибудь другому – они почувствуют себя разочарованными, обманутыми.

– Я не могу, – тихо сказал я. – И я нигде не ошибся.

Анника похлопала меня по руке:

– Все уладится. Лидия Эверс явно неуравновешенна, у нее полный сумбур в голове. Для нас сейчас самое важное – действовать строго по закону. Вы попросите освободить вас от проведения сеансов гипноза, пока мы будем давать внутреннюю оценку произошедшему. Эрик, мы знаем – вы хороший врач. Я уже говорила, что уверена – вы вернетесь к своей группе всего… – она пожала плечами, – может быть, всего через полгода.

– Через полгода?

Я взволнованно вскочил.

– У меня пациенты, они рассчитывают на меня. Я не могу их бросить.

Мягкая улыбка Анники исчезла, словно кто-то задул свечу. Лицо стало замкнутым, в голосе зазвучали раздраженные нотки:

– Ваша пациентка потребовала немедленно запретить вашу деятельность. К тому же она заявила на вас в полицию. Для нас это не пустяки, мы вложили деньги в вашу работу, и, если окажется, что исследование не достигло цели, нам придется принять меры.

Я не знал, что отвечать. Меня разбирал смех.

– Это какой-то абсурд, – только и смог сказать я.

И повернулся. Чтобы уйти отсюда.

– Эрик, – позвала Анника. – Вы действительно не понимаете, что вам дают шанс?

Я остановился.

– Но вы же не верите в болтовню про воспоминания, которые я вложил в голову?

Она пожала плечами:

– Не в этом дело. Дело в том, что мы следуем правилам. Возьмите отпуск, прервите работу с гипнозом, смотрите на это как на приглашение к перемирию. Можете продолжать свои исследования, можете работать спокойно, только не практикуйте терапию гипнозом, пока идет внутреннее расследование…

– Что вы имеете в виду? Я не могу признать неправду.

– Я этого и не требую.

– Прозвучало как требование. Моя просьба об отпуске будет выглядеть как признание вины.

– Скажите, что берете отпуск, – сдержанно велела Анника.

– Черт знает что за идиотизм, – рассмеялся я и вышел из кабинета.

Вечерело. Прошел короткий ливень, и в лужах отражалось солнце, от земли пахло лесом, влажной почвой и гнилыми корнями. Я бежал по дорожке вокруг озера, размышляя о действиях Лидии. Я продолжал считать, что в состоянии транса она сказала правду, – но не знал, как толковать ее слова. Что это была за правда? Вероятно, Лидия описала реальное, конкретное воспоминание, но поместила его не в то время. Имея дело с гипнозом, еще яснее понимаешь, что прошлое не прошло, твердил я себе.

В легкие вливался прохладный свежий воздух поздней весны. Последний отрезок лесной дороги я пробежал, прибавив скорости. Спустившись на улицу, я увидел возле нашей подъездной дорожки большой черный автомобиль. Возле машины топтались двое мужчин. Один из них смотрелся в блестящую поверхность машины и, быстро затягиваясь, курил сигарету. Второй фотографировал наш дом. Они еще не видели меня. Я замедлил шаг, прикидывая, успею ли повернуть назад, и тут они меня заметили. Мужчина с сигаретой быстро раздавил окурок ногой, второй торопливо навел на меня объектив. Приближаясь к ним, я все еще тяжело дышал.

– Эрик Мария Барк? – спросил курильщик.

– Что вы хотите?

– Мы из вечерней газеты “Экспрессен”.

– “Экспрессен”?

– Йес. Мы хотели бы задать вам пару вопросов об одной вашей пациентке…

Я покачал головой.

– Ничего не обсуждаю с посторонними.

– Ничего себе!

Мужчина скользнул взглядом по моему красному, как у подвыпившего, лицу, черной спортивной кофте, мешковатым штанам и вязаной шапочке. Фотограф кашлянул у него за спиной. Над нашими головами пролетела птица, ее тело идеальным полукругом отразилось в крыше машины. Небо над лесом было плотное и темное. Наверное, вечером дождь будет еще сильнее.

– Ваша пациентка дала интервью завтрашней газете. Она говорит о вас весьма серьезные вещи, – сообщил журналист.

Я посмотрел ему в глаза. У журналиста было располагающее лицо. Средних лет, чуть полноватый.

– У вас есть возможность ответить ей, – тихо добавил он.

Окна нашего дома были темными. Симоне наверняка еще в городе, в галерее. Беньямин пока в детском саду.